Развод. Горькая правда - Кира Туманова

себя работой и живу настоящим. И я искренне пыталась избегать выяснений отношений, пока ты своим долбанным подарком… — снова пинаю проклятый цветок. — Ты думаешь, что, увидев брошку, я радостно приколю её на грудь, растрогаюсь и упаду тебе в объятья?

— Наверное, неудачно вышло. — Тихо отвечает Глеб, но не отводит от меня глаза. — Это символ нашей любви, я заказывал давно. Еще весной…

Выдаю нервный смешок.

— Весной? Этой весной, когда я ещё парила в розовых мечтах о великой любви и до дрожи хотела родить тебе ребёнка? И даже не чуяла, что ты врёшь, когда задерживался и уезжал в командировки? Этой же весной у тебя уже была вторая семья и женщина, которой ты дарил такие же цветы, также держал за руку и называл её такими же словами, как меня. И, наверное, собирался подарить такую же брошь в знак такой же сильной любви.

— Нет, все было не так, — Глеб застывает каменным изваянием, только желваки ходят на скулах.

— Это полная чепуха и полный бред. Ты точно также заливал Дарье про цветок, который сбережет вашу любовь, обещал купить дом… А всё оказалось ложью!

— Я ничего не говорил Дарье ни про какой цветок. С чего ты это взяла?

— Я видела вашу фотографию. У неё татуировка на шее в виде шиповника, у нас же даже семейные легенды общие! И подарки, наверное, одинаковые! И фото сделано в парке, где мы с тобой гуляли десятки раз. Каково это, ходить по тем же дорожкам, но с разными женщинами и в разные дни? Ты заврался. Лучше бы ты просто подарил мне… Ну не знаю… — Обвожу глазами палату. — Вот это яблоко, там хоть витамины для твоего будущего ребёнка. — Подхожу к столу, и с хрустом надкусываю яблоко, затем кидаю его в Глеба, оно ударяется о колесо и катится в сторону. — И знаешь, что… Спасибо тебе за Сашку! Даже странно, что у такой парочки родился такой ребенок — добрый и чувствительный. Он циклит меня на настоящем, понимаешь. Он и моя дочка. А ты опять меня тянешь туда, где меня ждёт боль… Я туда не пойду!

— Вика, подожди. Нам надо поговорить! Как взрослым людям. Только сядь, пожалуйста… Выслушай меня.

— Я не знаю о чём говорить с человеком, у которого не хватило такта и мозгов не напоминать мне о прошлом.

Сердито скрещиваю руки на груди. С удивлением замечаю, как уголок губ у Глеба ползет вверх.

— Ты ещё и ухмыляешься!

— Да. Вика, прости… — Не выдержав, издаёт короткий смешок. И, пожалуй, впервые за всё время после аварии, я вижу, как в его глазах мелькает озорная искра. — Я же думал, что всё… Что ты меня вычеркнула. Приходишь, как робот, не разговариваешь, не общаешься. Хуже безразличия нет ничего. Лучше ненавидь меня, я тогда буду верить, что у меня есть шанс все исправить!

— У тебя нет шансов. Неужели ты думаешь, что я смогу все забыть и мы заживём, как в сказке?

— Да чёрт возьми, сядь! — Не выдержав, рявкает Глеб и я послушно опускаюсь на стул. — Я совершил ошибку, и у тебя есть все основания мне не верить! Но роза на шее у нее была задолго до нашего знакомства. О господи! — Глеб задумчиво поворачивает колеса коляски и едет к окну. Сидя на стуле я отлично вижу его породистый профиль. — Я сейчас оправдываюсь. Это всё не о том… — Прикрыв глаза, он устало трёт виски. — Ты заслуживаешь честного разговора. Если бы я мог повернуть всё вспять, я бы это сделал! Я проклинаю себя каждый день, но уже ничего не исправить. Дарья мертва, понимаешь? Её больше нет. И, как ты видишь, я вовсе не убит горем…

— Мама умерла?

За моей спиной раздаётся тонкий голосок, и сердце ухает в пятки.

36. Решение, которое приходит само

— Мама умерла?

За спиной раздаётся тонкий голосок и сердце ухает в пятки.

Я медленно поворачиваюсь. У дверей стоит Сашка, с вафельными стаканчиками в руках. Они слишком большие для его маленьких ладошек. Он сжимает их, как букет цветов.

И как в замедленной съемке я вижу, как кривится Сашкин рот и падает подтаявший шоколадный пломбир, оставляя на полу кофейные кляксы.

— Алекс! — бросаюсь к нему, опускаюсь на колени, не боясь запачкаться, и прижимаю его голову к плечу. — Всё хорошо будет, малыш. Всё хорошо…

Лепечу что-то, лишь бы сказать. Потому что мне страшно замолкать, оставляя ребёнка в гнетущей тишине, где эхом звучат слова «мама умерла».

— Она не выздоровеет? — отстраняется и смотрит с надеждой то на меня, то на Глеба. Не плачет, не кричит, не бьётся. Просто стоит и смотрит. — Не заберёт меня?

— Нет, — глухо откликается Глеб. — Не заберёт.

— Ты будешь со мной, — вновь прижимаю Сашкину голову к плечу и слегка раскачиваясь, тихонько баюкаю. — Я позабочусь о тебе, не отпущу и не дам забрать…

Наверное, я говорю это не Сашке, которому сейчас очень нужна поддержка взрослого человека. Я говорю это себе.

И понимаю, что это решение было внутри меня всегда. Только к осознанию я шла очень долго. Пыталась переложить на другие плечи, оттянуть… Но с той самой минуты, когда на меня уставились темные глаза из-за дивана, мой путь был предрешён.

Я не хочу отдавать Сашку Глебу! И сделаю всё, чтобы он остался со мной. У меня теперь тоже есть связи…

Пока не хочу думать о том, как я буду тянуть двух детей. Но решение принято. И я от него не отступлюсь.

Снова отстраняюсь и ласково поправляю челку Сашке. Он всё еще стоит молчаливой куклой, отстраненный и бледный.

— Алекс, проводи меня в буфет. Так сильно пить хочется. Я сама не найду…

Едва заметный кивок в ответ. Беру перепачканную мороженным ладошку и встаю.

— Пирожные там есть?

В ответ равнодушное молчание.

Наверное, будет нелегко. Я часто слышу, как Саша всхлипывает по ночам. А теперь еще и это…

Бросаю ненавидящий взгляд в сторону Глеба. Что за человек? Всегда ему надо всё портить!

— Мы погулять. Спасибо за поздравление, — помедлив, едко добавляю. — От нас обоих.

— Доброго дня, — раздаётся за моим плечом. И в темном дверном проёме возникает васильковым пятном Мария.

Я должна была догадаться, что Мария не станет ждать. Моя ситуация вызывает у неё не только сочувствие, но и жгучий интерес.

— Не помешала? — деловито проходит в палату, одёргивая полы пиджака.

— А вы кто? — Глеб переводит обеспокоенный взгляд на Марию.

— Не смогла в машине сидеть. — Она, игнорируя его вопрос, садится на