Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

пощечину. Не столько боль унизила юного княжича, сколько то, что удар видел весь двор. И никто, даже матушка, не вступился. Она и прежде старалась не глядеть на сына, словно отдала его Посаднику в откуп. Чуяло сердце, что не заменить ей Туру первую, покойную жену, принесшую трех дочерей. Сумей соперница наконец выносить мальчика, и ей, Прекрасе, вовсе не нашлось бы места в княжьем тереме. Но Тур ждал наследника и ради него женился вдругорядь.

Долгожданный сын не принес счастья в дом. Тур был холоден с ним, не брал на охоту, не учил держать меч. Лишь на людях улыбался и деловито басил, как передаст Власу все, что имеет. Власа считали любимцем Посадника. И лишь сам Влас знал, как отец его ненавидит.

Воспитал его Дубрава Несмеяныч – младший брат Тура. Воспитал как родного, ведь своих детей так и не завел, хотя и сказывал, что хотел бы. Он объяснял, как драться, учил, как поставить себя среди нахальных сверстников. Он же дал совет, как быть с девками, когда пришел срок.

Влас стал таким, каким хотел видеть его отец. Нет! Влас стал лучше! Отроки сражались за право войти в его дружину; первые красавицы льнули к нему; купцы советовались, с кем вести торг; даже Несмеяныч однажды пробурчал, что вырастил достойного воина.

Но отцу все чего-то не хватало. Привези Влас из Тяпенок добрые вести али голову вождя шляхов, быть может, тогда… Но наследничек оплошал. И что того хуже, оплошал и выжил. Вернуться к отцу с позором, снова получить унизительную пощечину? Нет уж, лучше не вернуться вовсе.

Поэтому, лежа животом поперек седла, отдаляясь от племени Иссохшего Дуба, приговорившего его к смерти, он не ликовал. Напротив, Влас равнодушно глядел на покачивающиеся в такт движениям коня руки и, наверное, впервые искренне молился: «Хозяйка Тени, я не раз возносил тебе требу. С твоим именем на устах я поил клинок рудою. Я и сам не робел пред ликом твоим. Так неужто недостоин уйти с гордо поднятой головой? Неужто не заслужил гибели в бою?»

Влас не умирал. Измученный, искалеченный, опозоренный. Снова и снова хлебал он бесчестье. Столько, что и проглотить был не в силах. Не иначе судьба глумилась над ним, проверяя, сколько еще надобно добавить княжичу, чтобы тот переломился.

А с ним рядом сидела упрямая лекарка. Та, что отгоняла от него Тень, залечивала раны, отпаивала зельями. О, как же он ненавидел эту девку! Ее наивные синие глаза и неумелую улыбку, кожу, гладкую как шелк…

Конечно, она влюбится в шляха. Пригожий мальчишка, что поклоняется женщине наравне с Рожаницей. Поющий, что не прикоснется к ней против воли, ничего об удовольствиях не знающий и потому не жаждущий их.

Влас был таким же когда-то. До того, как впервые возжелал близости. То была чернавка матери, дородная девица чуть старше самого Власа. Он не мог выкинуть из мыслей ее крутых бедер и груди: подглядел, наученный дядькой, когда та пошла в баню. Влас был глуп. Он пел ей песни, как Шатай Крапиве. А потом увидал, как один из дружников отца нагнул ее посреди кухни. А после кинул монетку, и чернавка быстро спрятала ее за пояс.

Дубрава Несмеяныч знатно расхохотался, когда белый как полотно Влас явился к нему и потребовал научить, как победить соперника в поединке.

– Ради бабы, говоришь? – Дядька подкрутил усы и, тяжко вздохнув, сел. – Дай-ка я тебе кое-что расскажу о бабах…

Совет, данный Дубравой, долго выручал княжича. Печатный пряник али драгоценные сережки – ключ к сердцу самой неприступной красавицы. Вот вроде и робеет, стоит позвать ее на сеновал, а надень на запястье наруч с каменьями – и сама задирает юбку.

Чернавка стоила всего-то серебруху. Влас тогда швырнул монету на пол и приказал:

– Раздевайся.

Девка, не моргнув и глазом, подобрала денежку и скинула понёву.

– Дальше раздевайся.

Дождавшись, пока на ней не останется ни лоскутка ткани, Влас велел:

– А теперь становись на четвереньки.

Чернавка выполнила и это. Еще и поторопила:

– Княжич, у меня там, не ровен час, тесто перебродит. Давай уже к делу!

Прикасаться к ней Влас не стал. Побрезговал. Но одному чернавка все ж его научила: любую бабу можно купить. Надобно лишь предложить хорошую цену.

Когда-то давно Тур так купил его мать – закидал золотом, ввел в княжий терем. Много после Влас и сам покупал так любовь. Но пришел срок, когда платить стало нечем. Нынче у Власа не осталось ничего. Да и имелось ли когда? Может, он всегда был так же беден, как сейчас, умирая посреди степи, просто этого не замечал? Теперь не то что женщину или друга, глоток воды купить не за что. Только просить, как побитая собачонка…

– Воды… – прохрипел Влас, и конь замедлил ход.

– Очнулся! – Крапива полезла за бурдюком.

Шлях же плюнул на две стороны:

– Да сдохнэшь ты или нэт?!

– Только… – Влас и на коне пока удержаться не мог, зато бранные слова сами легли на язык. – Ты… первый…

Ему помогли умоститься в седле. Приходилось неуклюже хвататься за переднюю луку и лошадиную гриву, но, сидя верхом, Влас ощутил, что Тень снова отступила, не польстившись на его молитву.

Лишь в Мертвых землях княжич узнал, как вкусна бывает вода. Лекарка прислонила горлышко к его губам, бережно придерживая голову. Прохладные пальцы касались колючей щетины на подбородке, задевали шрам, ими же и оставленный, но приносили не боль, как когда Влас пытался взять Крапиву силой, а облегчение.

– Осторожнее пей. Понемногу…

– Еще я тебя спрашивал, – фыркнул Влас и тут же закашлялся.

– Я же упреждала…

Одеяло, коим раненого укутали при отъезде, Влас повязал на бедра, но оно и срам толком не прикрывало, и не грело. От тела его исходил жар, лихорадка била княжича, но сам он того не замечал, опоенный зельями. Крапива тщилась отодвинуться, да некуда. Приходилось натягивать рукава на ладони и обнимать его за пояс, и Влас нет-нет, а прижимал ее руку локтем.

– Что, – вроде как равнодушно спросил он, – станешь плакать, коли помру?

– Вот еще!

– А зачем тогда спасала?

– Затем, что тебе ответ перед Маткой Свеей держать! Из-за тебя столько людей погибло!

Влас вздрогнул и глухо ответил:

– Не я убивал твоих односельчан, а этот вот.

Шатай укор услышал и в долгу не остался:

– Нэ попрячься твои воины, как трусливые пищухи, мы сражались бы с ними.

– А коль скоро их не было, резали беззащитных земледелов, – докончил за него княжич. – Что, лекарка, были ли среди погибших твои родные? Отец или,