Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

Но от двоих проку было еще меньше, чем от одного. Не в силах договориться, мужчины лишь мешали друг другу. Коню же всего меньше хотелось оставаться на месте, и, не дождавшись всадника, он тоже понесся прочь. Запутавшегося в стремени Шатая малость протащил за собой, но тот ловко подтянулся, выхватил притороченный к седлу меч и срезал ремешок прежде, чем Крапива успела взвизгнуть. Поднятый клуб пыли еще не осел, а говор степи, который, привыкнув, уж и не разберешь, стих. Попрятались птицы, замолчала доставучая мошкара, даже ветер и тот не свистел. Зато появился иной говор – тяжелый, многоголосый. От его звучания где-то глубоко в животе рождалась звенящая тревога.

Срединникам язык степи был незнаком, но и они уразумели, что это не к добру. Шлях же где лежал, там и замер. Лекарка кинулась к нему: не сломал ли чего? Но Шатай выпростал вперед руку – стой! Он приложил палец к губам.

Влас едва слышно выругался, и Крапива, хоть и получала от матери нагоняй за каждое бранное слово, с ним согласилась.

– Что это? – спросила шепотом, но шлях так злобно на нее зыркнул, что стало ясно: каждый звук несет смерть.

Крапива удерживала рубашку у груди и думала, что, не прижимай она так сильно руки, сердце точно выскочило бы меж ребер. Оно колотилось громче некуда и наверняка выдавало ее незримому пока хищнику. Зубы ему вторили.

Находись травознайка дома, под защитой развесистых крон деревьев, решила бы, что по листьям застучал дождь. Но окрест не было ни дождя, ни листьев, ни деревьев. Шуршали крылья. Множество, множество крыльев! Крошечных, но жестких, легко прорезающих не то что людскую кожу, а и толстую конскую шкуру.

Троица и не поняла, когда рой приблизился. Клуб пыли в воздухе все не таял, а после вдруг ожил. Наперво он метнулся туда, откуда доносился едва слышимый топот копыт, и Шатай перевел дыхание. Но рой вернулся и завис прямо над ними.

Мошки напоминали светляков, коими Крапива любовалась вечерами. Мелкие, с толстыми мохнатыми брюшками и невероятного цвета крыльями – изумрудными, переливающимися на солнце. Когда одна букашка уселась лекарке на плечо, она не сразу смекнула, отчего мужчины перепугались. Эка невидаль – жучок! Таковые и в Тяпенках не редкость. Но мгновение спустя жучок выпустил острые жвала. Один такой и верно козявка невинная. Прихлопнешь и не вспомнишь. Но, собираясь в стаю перед яйцекладом, рытники могли сожрать как урожай, попавшийся на пути, так и неосмотрительного земледела. Стай навроде этой Крапива не видала никогда.

Обыкновенно небо перед грозой тяжелеет и нависает ниже. Нынче хоть и не ждали грозы, а казалось, что небо и правда давит на головы. Живое небо, жужжащее, голодное…

Жук вспорхнул с плеча травознайки и слился с набухающей тучей.

Крапива метнула на шляха умоляющий взгляд. «Как спастись?» – вопрошал он. Шатай ответил безмолвием: «Никак». А Влас, хотя его никто и не спросил, подумал: «А все этот поганый шлях!»

Надежда Шатая не оправдалась: рой не обманулся недвижи'мостью людей. Рой чуял кровь. Хватило бы и ссадины на подбородке шляха, чтобы привлечь его внимание, но рядом имелась более лакомая добыча – хорошенько отбитая, горячая, пахнущая так сладко и сытно… Для мошкары запекшаяся кровь на ранах что мед. А ран у Власа хватало.

Туча опускалась все ниже, пока не окружила их. Жуки путались в волосах, а Крапива боялась головой тряхнуть, чтобы не разозлить их пуще прежнего.

Всего гуще рой был подле Власа. Первый укус он выдержал, стоически стиснув зубы. Второй заставил княжича резко выдохнуть через нос. Когда же на него накинулся добрый десяток, не утерпел и взмахнул руками. Какой еще сигнал нужен голодным тварям? Они слились в серый жужжащий саван и укутали Власа. Послышался сдавленный крик.

– Нет… – У Крапивы земля ушла из-под ног: спасти княжича от племени Иссохшего Дуба, но не оборонить от стаи мошек? – Нет! – закричала она, привлекая их внимание.

– Аэрдын, молчи! – Шатай кинулся к ней, схватил за локоть и потащил прочь. – Его уже нэ спасти!

– Всех можно спасти!

– Аэрдын, нужно уходить!

– Вот ты и уходи! – Она размахнулась и влепила ему пощечину, а проклятье сделало удар больнее. Шатай охнул и выпустил ее, а Крапива по-мужицки свистнула в два пальца, пугая мошкару: – Эй! Я здесь! Здесь!

– Аэрдын, нэ надо!

Но где там расслышать предостережение, когда и собственного рассудка не слышишь?

– Ну! Хотите жрать? Меня жрите!

Жутким был ее танец! Она ударяла пятками о землю, скакала на месте и из стороны в сторону, кружилась. И рой, привлеченный запахом пота и безумия, ненадолго выпустил Власа.

Княжич, покрытый многими укусами, не сразу уразумел, как ему повезло. А уразумев, не поблагодарил девку, а заорал:

– Куда полезла, дура?! Спасайся!

Он неотрывно следил за ступнями девки в мягких шляховских сапожках. Из тонкой кожи, туго зашнурованные, захватывающие низ широких штанин, они плотно облегали ногу почти до середины икр. Рой вторил ее движениям; занавесь, укрывающая травознайку, становилась все плотнее. Казалось, она пляшет босиком на раскаленных углях и пламя вот-вот взовьется и спалит танцовщицу.

Видно, дурость заразна, и Шатай тоже не утек. Он рассекал рой мечом, но проплешины мигом затягивались.

– Не меня! Власа спаси! Деревню…

Но шлях и слушать не желал.

Жвала резали плоть, отщипывали кусочки снова и снова. Обнаженные плечи травознайки покрылись багровыми каплями.

– Чего они боятся? – Вопрос Власа потонул в реве стаи, и он крикнул снова: – Шлях! Ну? Чего они боятся?

– Ничэго!

– У всякого зверя есть страх! Думай! Огня? Воды?

У них не было ни того ни другого, и мужчины понимали это без слов.

Шатай рыкнул:

– Душницы! Рытники боятся душницы, но она давно нэ растет в стэпи!

– Кинь мне меч!

– Ни за что! Ты, раб…

– Жить хочешь? Кинь мне меч!

Отдать оружие чужаку! Врагу! Срединнику! Нет худшего позора! Но разве он не принял уже бесчестие, чтобы спасти аэрдын?

Шатай кинул клинок, и Влас ловко поймал рукоять. Но вместо того, чтобы размахивать им, подобно шляху, Влас глубоко резанул предплечье. Кровь потекла ручьем, и плотный саван роя разорвался на части, давая Шатаю с Крапивой передышку.

– Травознайка! Сделай так, чтобы вырос этот цветок!

Придумал тоже! Преврати бесплодную почву в напитанную дождем, вымани из почвы свернувшиеся тугими жгутиками семена… Кому такое под силу?

– Что вылупилась? Я видел, как тебя слушают травы. Ну! Или сдохнем все трое!

Взрастить цветущую траву из ничего?! Разве что богам такое под силу… Но кровь сочилась из прорезанной руки, Шатай