Ангел с разбитыми крыльями - Янина Логвин

Охрана Массимо Ла Торре, присутствующая неподалеку от места происшествия, не слышала никаких подозрительных звуков, и отреагировала на крик сеньориты Пальчини уже после того, как девушка, обнаружив труп и потеряв сознание, пришла в себя и смогла сообщить и произошедшем.

По этическим соображениям мы изменили фамилию модели, но полиция обещает инициировать новое расследование по беспрецедентному убийству членов одной семьи, которое всколыхнуло северную Италию.

Как сообщил нашему каналу анонимный источник, речь может идти о вендетте и нераскрытом преступлении почти двадцатилетней давности, к которому могли быть причастны отец и сын…

… Я стою в доме деда и смотрю на широкий экран телевизора, на котором транслируют прижизненную фотографию оплывшего от сытой и беспечной жизни Массимо Ла Торре, запечатленного за штурвалом собственной яхты с сигарой в зубах. На волчью падаль, облаченную в овечью шкуру примерного гражданина и семьянина, который ещё вчера торговался с дорогой проституткой, как нищая торговка, купившись на её предложение о новой встрече.

Я дал ему время заглянуть в мои глаза и всё вспомнить, прежде чем слил его кровь из горла в мусорное ведро и заставил в ней захлебнуться. Он так и остался стоять в ней по шею, на коленях, как того заслужил.

— Ещё один сдох. Гори в аду, ублюдок!

Пальцы сжимаются в кулаки добела и перед глазами встает другое лицо с чёрными зрачками и шрамом над толстой губой, и звучат слова: «Малыш, ты умеешь плавать? Отвечай!» Слова не человека, чудовища, которое являлось мне во сне с одним и тем же вопросом много лет.

И снова все годы проносятся перед глазами… родители… тонкий, словно птичий, крик матери…. её растерзанная плоть… каменный мост… угольно-чёрная река…. монах Сержио.… и слезы Тео под этой беловолосой тварью…

Моя собственная адовая карусель с иссеченной кровавыми лезвиями памятью.

Скоро я сам отвечу Скальфаро на все вопросы! Или умру.

Выпив мести, я готов был идти за ним уже этой ночью. Пламя ненависти рвалось из меня и сжигало изнутри сильнее яда. Но меня остановила гроза и зелёные глаза Соле, вдруг явившиеся перед внутренним взором. Её запах, долетевший с ветром и коснувшийся ноздрей.

Сам не помню, как очнулся у её порога и уже не смог уйти.

Трусливая и смелая Соле. Сама того не ведая, она спасла меня снова.

— Теперь очередь Скальфаро! — холодно обещаю, кроша лед в голосе. — Клянусь, Марио, твой сын будет отмщен и попадет в рай вместе с Ларой! Они заслужили свой покой. Да будет так!

Дон Санторо стоит за моим плечом и слышит меня. Он ждал этого дня не меньше, но спрашивает глухо:

— А ты куда, Адам?

— А я пришел из ада, так что дорогу назад найду. Ты уже знаешь?

Я говорю о Массимо, и дед понимает:

— Да, мой человек в полиции рассказал подробности вендетты. То, как именно сдох Ла Торре.

Он выплевывает ругательства, сжимая руку у груди в крепкий кулак:

— Грязный сукин сын! Хотел бы я самолично вырвать ему глотку! Им всем, чтобы тебя спасти! А лучше бы сам умер в тот день вместо Ремиджио. Будьте прокляты, собаки, даже в аду! Они не заслужили этих десяти лет. Ни один из них!

— Они уже платят, дед. Эта мразь, Джанни Скальфаро, боится каждого нового дня, зная, что клан Санторо открыл на него охоту. Но я доберусь до него.

— Он очень опасен, Адам, и силен. Только что его человек принес мне предложение об откупе. Сумма немалая. Он знает, что мне известно всё о той ночи на мосту, и в случае отказа обещает открытую войну.

Я выключаю телевизор и бросаю пульт на диван. Поворачиваюсь к деду лицом.

— Дед, увези Селесту и Тео из страны, я сам достану его.

Но напряжение в теле старого дона не уступает моему собственному, и наши взгляды скрещиваются.

— Не сам, Адам! Рассчитывай на Тони и Пьетро, это мои лучшие парни и у них свои счеты с Джанни! Эта хитрая паскуда обложился вооруженной охраной и заточил клыки. Если не убить его сразу, мы потеряем много людей. Я не стану рисковать ни тобой, ни ими!

— Посмотрим.

— Санторо когда-то были бедными, были униженными и оболганными, но никогда не были дураками!

— Поверь, Марио, я это усвоил. Ты хороший учитель.

— Хорошо бы, Адам Санторо! Потому что если нет… я никогда себе не прощу, что ждал столько лет!

Он уже многое не может себе простить. Сегодня память как никогда жестока к нам обоим, и дед выдыхает, осеняя себя крестным знамением:

— Господи, прости нас, грешников! Как умеем, так живем. Не прощаем, а ты прости несовершенных детей своих. Увезу, внук… И Селесту и Теодоро от беды подальше! И девчонку эту, проститутку, спрячу. Пригодится ещё. Лучше скажи, где ты был всю ночь и утро? Алонзо позвал меня, как только ты пришел.

Где? Мысли мгновенно возвращают меня в старый дом и маленькую квартиру в Верхнем Бергамо, рисуя перед глазами застывшую в проеме спальни Еву. Позже растерянную, возбужденную, рассыпавшую пряди с золотом по подушке. Пробуждая жажду к ней, которая и сейчас не стихла.

Я не знаю, что это за потребность и не уверен в том, буду ли жив завтра. Но точно уверен, что хочу всё о ней знать.

— Считай, дед, что приходил в себя, — отвечаю.

— В том же месте, что и в прошлый раз? — цепко подмечает он.

На этот раз я не отрицаю, но и не отвечаю утвердительно. Мы просто встречаемся взглядами.

— Кто она? — спрашивает Марио, безошибочно считав мои мысли. — Что ей известно о тебе?

Я выдерживаю его недовольный взгляд несколько секунд, прежде чем ответить.

— Ничего. Она подобрала меня разбитого на дороге во время грозового шторма. И нет, дед, не из-за моей смазливой рожи. А первое, что сказала, когда пришел в себя, чтобы убирался вон из ее дома.

Хмурые брови деда выравниваются.

— Удивил, Адам. Санторо всегда умели ладить с женщинами, когда это нужно.

— Не в этот раз. И не с этой женщиной.

— Ты убрался?

— Не сразу.

— А теперь, значит, вернулся?

— Значит.

— И? Как ты собираешься решить с ней вопрос?

Я никогда не был приятным парнем, и в этом мы с Марио схожи. Надеюсь, он понимает по моему взгляду, что на эту территорию моей жизни ему лучше не заходить.

— Оставь, дед. Не лезь! Она просто девчонка с ребенком на руках. Ей нет дела до наших разборок!

— Зачем тогда мне о ней знать? Мог