Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье

Я ничего не отвечаю, слова будто замерли у меня на губах. И после секундного молчания он добавляет:

— Я серьезно. Я сделал свой выбор сегодня, Кам. А теперь твоя очередь. Если ты не хочешь быть со мной, надо сказать это прямо сейчас. Я хочу услышать, как ты это говоришь, иначе не поверю.

— Макс…

— Давай. Решай.

Он яростным жестом проводит рукой по волосам, по бороде. Я смотрю на него и хочу прижаться к нему так, будто тону в реке, сражаюсь с течением, которое меня уносит навсегда. Я хочу прижаться к нему так, как делают цепляющиеся за жизнь. И решаю броситься с обрыва.

— Да. Давай.

— Что?

Он недоверчиво смотрит на меня. А я чувствую себя марионеткой, у которой обрезали все веревки. Одно маленькое слово — и какое облегчение. Я улыбаюсь уголком рта и повторяю:

— Я сказала давай, Макс, давай.

Время зависает всего на одну секунду, но на самом деле на целую вечность. А потом он прыжком преодолевает расстояние между нами, и его губы касаются моих и хватают их. По-другому описать то, что происходит, невозможно. Это не нежный поцелуй, не романтический. Это шок, катастрофа. Мои руки обвивают его шею, и я притягиваю его к себе, как будто увлекаю его по течению за собой.

Он целует меня не так, как тот, кто давно этого хотел. Он меня целует так, как целуют, когда знают, что не проживут даже лишнюю секунду, если не сделают этого.

Желание и необходимость только кажутся похожими, на самом деле между ними пропасть.

Макс

От замка Фронтенак до моего дома девять минут на такси. И это самые короткие и самые долгие девять минут в моей жизни.

Девять минут с перехваченным дыханием — очень долго. Девять минут на поцелуй с Камиллой — слишком мало. Время — вещь очень субъективная.

Я бросаю таксисту двадцатку и тащу Кам из машины. Ее руки все время на мне, они лихорадочно перемещаются, я не очень понимаю, как она умудряется быть одновременно везде. Да и не хочу понимать. Я не хочу, чтобы она прекращала и что-то мне поясняла. Мы уже достаточно времени потратили на разговоры.

Мне с трудом удается открыть входную дверь — мы так целуемся, что по лестнице подниматься не очень получается, Кам теряет на площадке туфлю. Мы тихонько смеемся, совсем тихонько — все слишком накалено, чтобы смеяться по-настоящему. Мне кажется, что попасть домой я могу, только преодолев тысячи препятствий. Но наконец ногой захлопываю дверь квартиры и прижимаю Кам к стене. Мои руки судорожно ищут молнию ее платья.

— Рви.

— Что?

— Порви его, — приказывает она мне, пока ее губы исследуют мою шею.

Мои ноги подгибаются. Она так прекрасно пахнет, а ее нежная кожа — незнакомая, неизведанная территория. Я пробую на вкус каждый сантиметр, ничего не упускаю. Это же роскошь, редкость.

Мои руки скользят вниз по ее спине, и я срываю ткань, которая рвется под давлением моих пальцев, как папиросная бумага. Она оказывается передо мной обнаженной. Никакого белья, ничего. Она знала, что все так закончится? Не время для таких вопросов. Она поднимает взгляд, в ее глазах улыбка. Я растекаюсь у ее ног. В свете луны, заглядывающей в большие окна, ее кожа белее снега, груди округлые и маленькие. Она великолепна. Чудесный остров посреди моей гостиной, и я хочу расположиться на нем. И никогда не покидать.

— Теперь моя очередь, — шепчет она и снимает с меня галстук-бабочку, а затем и рубашку.

Она гораздо спокойнее меня, может показаться, что она меньше волнуется, меньше возбуждена, но потом я беру ее за талию, скольжу руками по груди и чувствую, как ее сердце бьется в моих ладонях. Когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее шею, грудь и живот, в моем ухе раздается ее горячее и частое дыхание. И она принимает меня в себя — так теплое море принимает счастливого мореплавателя.

Кам

Дома у Макса всегда слишком светло по утрам — солнце заглядывает в окна, не завешенные шторами. Я часто на это жалуюсь — я не раз оставалась ночевать у него после вечеринок, на которых мы бывали вместе. И я не впервые просыпаюсь в этой кровати, щурюсь на солнце, прежде чем засунуть голову под подушку, сплю с одной ногой поверх одеяла, потому что жарко. Но я в первый раз в жизни просыпаюсь здесь голая.

Макс еще спит, я понимаю это по медленному и глубокому дыханию возле моего уха. Его рука, лежащая на моей талии, очень тяжелая, но это приятно. Утро после ночи, проведенной с парнем, всегда служит тестом, на мой взгляд. Рука может быть тяжелой, но одновременно и успокаивающей, а может и мешать, давить. Можно вдруг понять, что парень сопит, как бегемот, что его кожа при свете дня не такая идеальная.

Мне немного страшно просыпаться рядом с Максом сегодня утром — вдруг он окажется не таким красивым на самом деле. Вдруг он слишком толстый, слишком рыжий. Не такой, как я думала. Мне страшно открыть глаза в новой реальности, в которой мы уже не сможем быть «просто друзьями». Я боюсь пожалеть. Ничего не поделать, я открываю глаза, бросаю взгляд через плечо и убеждаюсь, что Макс остался Максом, даже на солнце, даже наутро. Я не смогу объяснить, почему испытываю облегчение, убедившись, что он точно такой же, как и раньше.

Теперь и он проснулся. Должно быть, почувствовал, как я шевелюсь, и прижимает меня к себе покрепче. Волосы у него на груди щекочут мне спину, и я улыбаюсь.

— Что такого смешного? — бормочет он в мой затылок.

— Откуда ты знаешь, что я улыбаюсь?

— Ну ты же не девушка на одну ночь. Тебя-то я все-таки немного знаю.

Моя улыбка становится шире.

— Я все-таки не на одну ночь? Уф, слава богу, а то я боялась…

— Не-не-не-не.

— Многие так говорят…

— Врунишка.

Я смеюсь и поворачиваюсь в его объятиях. Мне все еще немного странно видеть его так близко. Мне все еще инстинктивно хочется отодвинуться, как если бы мое тело спрашивало себя, правильно ли находиться так близко. Я провожу рукой по его волосам. Он смотрит на меня с улыбкой, зеленые глаза сверкают из-под ресниц. И я спрашиваю серьезным тоном:

— Тебе тоже немножко странно?

— Честно?

— Нет, соври мне, пожалуйста.

Он ущипнул меня за попу, я смеюсь, и он сжимает объятия.

— Нет, не странно.