Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье

— Понимаю, но не знаю, как это выразить.

— Подожди, дай мне тридцать секунд — я сформулирую.

И он мечтательно прикрывает глаза.

— Ну это как… это как если бы я знал, что всегда хотел это сделать, но в то же время немного побаивался. Часть меня спрашивала, все ли будет как надо.

Я размышляю над его ответом, а его рука в это время рисует невидимые линии вдоль моего позвоночника, сверху вниз. Они отдаются щекоткой внизу живота, что затрудняет обдумывание ответа.

— Я бы волновалась больше, если бы ты не испугался.

— Почему?

Вопрос звучит слегка приглушенно, потому что он начинает целовать мою шею. Его пальцы сильнее надавливают на кожу моей спины. Мне не больно, хотя было бы правильно, если бы было чуть-чуть.

— Потому что тревожатся обычно из-за чего-то дорогого сердцу.

— М-м-м-м-м.

Его губы медленно движутся по моей коже, пока не встречаются с моими. Он не целует их, я чувствую, как его теплое дыхание их только слегка касается. Его ресницы почти соприкасаются с моими, и он смотрит мне прямо в глаза.

— Ты же знаешь, что ты мне дорога. И не со вчерашнего дня, а давно.

— Это не одно и то же.

— Но и не очень разные вещи.

— Правда. А ты? Тебе все еще страшно?

— Конечно.

— От чего? От…

Он колеблется, и я его подталкиваю.

— Да?

— Нет, ничего.

— Макс…

Он вздыхает. Его лицо совсем близко. Когда он поднимает глаза, в них можно прочесть все его мысли.

— Я не всегда был хорошим. И не всегда был честным.

— Со мной?

— С женщинами.

— А со мной?

Понимание проступает на его лице прямо на глазах. Он осознает, что я знаю — он говорит о Флоранс, о том, что он ей изменил и что я решила не вмешиваться. И что я предпочитаю надеяться, что все будет по-другому между нами.

— Доверие — это тоже выбор. Знаешь ли, я многого боюсь, Макс. Всегда. Но я не боюсь того, что со мной ты будешь плохим парнем, я этого никогда и не боялась. И это сегодня не изменится.

Он открывает рот, но я не даю ему времени возразить и целую. Мне становится хорошо — мы так медленно принимали решение, но сейчас я понимаю, что самым трудным оказалось начать.

Мы всю жизнь ищем сложностей, но именно простота доставляет наибольшее удовольствие.

Макс

Я никогда не понимал тех, кто утверждал, что якобы можно провести весь день в постели с кем-нибудь. Возможно, я просто немного гиперактивный, но, как правило, после двух-трех заходов я уже хочу есть, я прямо чувствую, как горизонтальное положение ослабляет мой позвоночник, и мне нужно, чтобы этот кто-то поскорее свалил.

Но сегодня утром, с Кам, я наконец понял. Я открыл для себя удовольствие быть вместе, здесь, рядом с ней, в течение многих часов. Достаточно того, чтобы она была рядом.

Мой телефон вдруг начинает вибрировать на прикроватной тумбочке, и это создает неприятный шум в нашем уютном коконе из ласкового шепота. Я вижу, как на экране высвечивается имя моей матери. Я представляю, как она начнет читать мне нотации по поводу моего вчерашнего внезапного ухода, и не беру трубку. Я не хочу, чтобы она все испортила, только не сегодня. Кам прижимается ко мне, мы снова занимаемся любовью. Я не так уж часто занимался именно любовью: на мой взгляд, это звучит немного слащаво, не сексуально, но сейчас я наконец понимаю, что не секс определяет, любовью ты занимаешься или нет. Главное — это чувство, с которым ты ее целуешь, возможность смотреть друг другу в глаза, не уставая, удвоение счастья, когда ты видишь, что ей хорошо. Я никогда не был эгоистом в сексе, мне девушки даже делали комплименты, расхваливая мою щедрость, но мне никогда не было так хорошо оттого, что я могу дарить удовольствие, как этим утром, в своей постели, Кам. Я прихожу к выводу, что это как раз и есть занятия любовью. Надо бы рассказывать об этом людям, я думаю, что многие бы хотели так же.

— Мне так хорошо, — бормочет Кам куда-то в мою грудь, когда дыхание наше немного успокаивается.

Ее кожа влажная, так же как влажно у нее между ног, но это меня ничуть не беспокоит, когда она снова прижимается ко мне.

— Мне тоже.

И тут ее живот вдруг издает громкое урчание, буквально крик о помощи. И мы смеемся.

— Ну, хватит всяких ласковых словечек, мне кажется, я уже пожираю сама себя.

Я знаю, что она не хочет, чтобы это все прекращалось, эти мгновения близости, но мне тоже надо бы встать и одеться, пока она смотрит на меня с совершенно счастливым видом, взъерошенная после секса, а я понимаю, что такой ее сделал я. Мне нравится, что она при этом ведет себя как всегда, с теми же шуточками, сохраняет ироничность и чувство юмора. Я боялся, а вдруг она изменится после этой ночи. Все говорят, что якобы, когда влюбляешься, все меняется. Но мы влюбились друг в друга давно, так, может, ничего и не поменяется? А может быть, все уже давно поменялось, мы просто ничего не заметили?

Кам тоже встает и натягивает старые легинсы, которые оставила когда-то у меня после того, как автобус облил ее грязью на обратном пути из универа. Сверху она надевает одну из моих худи. Она ей велика — кажется, что в нее можно засунуть пять таких Камилл.

— Ты прекрасна.

— Я одета как бродяга.

— Я не про одежду, я про тебя.

— У тебя не очень тонкий вкус.

Она вращает глазами и строит мне рожицу, но я вижу, как кровь приливает к ее уже и так розовым щекам. Во мне вся кровь сразу перетекает в нижнюю часть тела, но живот продолжает урчать от голода. Терпение, Макс, будут еще ночи, и еще утра, конечно.

— Сегодня я имею право на вкусовые причуды.

— Да, но только сегодня, — отвечает она с улыбкой.

— Ну и еще завтра, может быть.

— Не упускай удачу, я сегодня добрая. Еще только завтра, и все, больше ни одного лишнего дня…

— Пару дней без утонченного вкуса, договорились.

Когда я засовываю телефон в карман, он снова звонит. Я тяжко вздыхаю.

— Это моя мать названивает. Уже пропущенных звонков двадцать.

— Ну так ответь ей.

— Не хочу.

— Ты же знаешь, что никогда и не