Американка - Хэдди Гудрич

смотрел на нас, и поцелуй был совершенно естественным. Свободным от наших предвзятых представлений о том, каким он должен быть и каким мы хотим его сделать. Наш поцелуй не стремился ничего доказать, ему хотелось просто быть, вновь и вновь возрождаться, пробуждаться после долгого сна. Поцелую было не важно, кто именно наполнит его жизнью. Муж и жена, преступник и проститутка, две смелых подружки, две бродячие собаки — мы могли быть кем угодно. Непонятно, кто охотник, а кто жертва, чьи это губы и чей язык; различий больше не было, да они были и не важны. Все растворилось в сокровенных и чувственных изгибах плоти. В этот дождливый день, в этом темном углу разрушающегося дома в историческом центре Кастелламмаре-ди-Стабия мы прожили то вечное мгновение, которое проживали миллионы до нас. Поцелуй — водоворот пространства, черная дыра, которая поглощает время, как мы пытались поглотить друг друга, хаотично и медленно, словно у нас впереди целый вечер. Каждый момент усиливал наш неутолимый голод, губы Раффаэле открывались мне навстречу нежно и были уязвимы, словно рана. Я пыталась насытиться и исцелить его, заполнить пустоту внутри него и внутри себя, и, кажется, поэтому он едва уловимо постанывал.

— Черт бы побрал эту тайваньскую дешевку! — В подъезд вошла женщина, которая пыталась совладать с зонтиком, напоминающим летучую мышь. — Эй, Рафи, как жизнь? — бросила женщина, проходя мимо, шурша пакетами, и начала подниматься по лестнице. Она была вся мокрая и тяжело дышала.

— Все хорошо, — ответил Раффаэле. Хотя мы не бежали и не поднимались по лестнице, но тоже дышали с трудом.

* * *

Его квартира находилась на третьем этаже. Именно оттуда пахло чесноком, этим простым ароматом бедности. Мы вошли в убогую комнатушку с кухней в углу. В квартире тоже было темно. Может, это непреложный закон — не зажигать свет до 17:30, какой бы ни была погода? Единственный источник света — два огонька электрических свечей, стоявших по бокам от размытой цветной фотографии. Я присмотрелась: на фото был изображен усатый мужчина, скорее всего, отец Раффаэле. Его снимок был вставлен в рамку и водружен на кружевную салфетку на комоде. Над комодом на стене висело деревянное распятие, с выпуклыми, как луковицы, концами креста.

— Возьму ключи, и поедем, — сказал Раффаэле и исчез в единственной спальне.

— Есть будете? — раздалось с кухни. Это произнесла мать Раффаэле, хотя ее можно было принять и за бабушку. В черном платье она сидела за столом, застеленном белоснежной кружевной скатертью. Все указывало на то, что обед уже давно закончился. В руках женщина держала книгу, а на воротнике платья лежал серебряный крест. Под столом виднелись ноги женщины — в темных непрозрачных колготках, толстые и бесформенные, словно стволы деревьев. Наверное, из-за этих опухших ног мать Раффаэле не встала, когда мы вторглись в ее крошечную квартиру.

— Я нет, синьора, спасибо.

— Есть немного пасты с томатным соусом, — произнесла женщина безразлично и глухо, словно находилась в лесу.

— Я скоро поеду домой обедать.

— Как хочешь, — сказала мать Раффаэле с благожелательным безразличием. Может, она привыкла к неловким ситуациям, создаваемым подружками, которых младший сын приводил домой и даже не думал знакомить с матерью. Я слышала, как Раффаэле раздраженно возился в комнате. Интересно, где он спит? В спальне или в гостиной на односпальной кровати, спрятавшейся под вязаным покрывалом? Неужели в этом небольшом пространстве мать Раффаэле вырастила всех своих детей?

— Куда ты положила ключи от машины Рино? — Раффаэле крикнул матери на диалекте.

Мать скривила губы, рявкнула в ответ, но смысл слов я не поняла. У нее не хватало некоторых зубов, дыры выглядели маленькими дверцами, за которыми царила пустота. Щеки женщины ввалились, словно их засосала тьма изнутри. Лицо ее было похоже на лицо человека, умершего от голода. Весь вес ушел в нижнюю часть тела, словно подчиняясь силе тяготения. Как такая слабая здоровьем женщина смогла бросить блюдо для рыбы в такого взрослого и сильного сына? Раффаэле совсем не был похож на мать. Может, он пошел в отца?

Мать Раффаэле читала Библию, не знаю, что она видела при таком тусклом свете, пробивающемся сквозь дождь в окно за ее спиной. Судя по потемневшим полям страниц, которые она бережно поглаживала, это была ее любимая книга.

— Ты про этот ящик? — Раффаэле вернулся к нам и начал копаться в комоде, на котором лежала кружевная салфетка. В нем оказалось много женской одежды. Раффаэле рылся в ящиках с такой силой, что раскачивал комод, и портрет отца мог вот-вот упасть. Хотя, может, он делал это, чтобы разозлить мать. — Их тут нет, — заявил он и снова куда-то ушел.

— Воды? — спросила женщины, и на мгновение я почувствовала замешательство. Мне показалось, что она говорит о потопе за окном. — Хочешь пить?

— Нет, спасибо.

Мать Раффаэле никак не отреагировала. У нее было тупое выражение лица, без тени мыслей и чувств. Я слышала гром за окном, стекла дрожали в оконных рамах. Снаружи, где-то выше этажа проносились поезда Везувианы, под металлический издевательский хохот их красные вагоны летели в Сорренто. Такие же вагоны привезли меня сюда из Колле-ди-Тора. Поезд так же радостно проткнул серую простыню дождя и убожество района. В Бронксе поезда не останавливались. Мать Раффаэле не повернула головы на звук проходящего состава. По ее неподвижному лицу было невозможно понять, заметила ли она его вообще. Может, она и правда глуха, или после того, как мимо нее пронеслись тысячи цветных вагонов, один поезд на 14.19 не мог произвести на нее никакого впечатления.

Мой герой с триумфом вернулся с ключами и отвез меня под дождем домой. Ливень не закончился ни этим вечером, ни на следующий день. Дождь шел всю неделю.

Глава 9

Прошло много дней, прежде чем Раффаэле снова появился у моей школы. Все время шел такой сильный дождь, что его отсутствие меня не удивляло. Я гадала, чем же он занимался целыми днями, раз больше не учился в техникуме. Что он делал вечерами, когда непогода безжалостно обрушивалась на Виллу, смывая всю грязь и нечистоты? Сильно сомневаюсь, что он оставался дома и поедал остывшую пасту под чтение стиха 6:63 из Иоанна. И что он думал про нашу связь? Мы ничего друг другу не обещали. Мы даже никак не назвали наши отношения без будущего. Как будто между нами установилось молчаливое согласие, немая клятва на крови. Чувство неполноценности и пустоты скручивало мне нутро, словно невыносимая жажда сигарет, которых я никогда не пробовала. Значит, я скучаю по