Американка - Хэдди Гудрич

Как-то днем на обратном пути из офиса Анита заехала за мной в школу на машине, и мы попали в пробку. Дворники работали вовсю, от их активных движений машину слегка потряхивало. Я смотрела сквозь мокрое стекло на акварель рождественских гирлянд, вывешенных на улице. Красный, зеленый, синий — размытые, подтекающие краски на холсте. Наблюдала, как тают снежные хлопья и падают звезды.

Анита тоже была погружена в свои мысли. Она не реагировала на безумное движение, не обращала внимания на машины и людей, хотя вполне могла бы. Она не смотрела по сторонам в поисках обходного пути, пусть и с нарушением правил. Она только слегка, чисто по привычке, нажимала на клаксон.

— Я начинаю сомневаться насчет Доменико, — наконец заявила Анита.

— Ты его не любишь?

— Я очень сильно его люблю, Фрида. — Едва тронутые красной помадой губы Аниты изогнулись в улыбке.

По ее словам, Доменико — самый нежный, заботливый и преданный мужчина из тех, кого она знала. В отличие от Даниеле, он был честен, совершенно не способен обмануть или притворяться. Наверное, дело в восприимчивости художника, у них такая чистая душа. Доменико ничего от нее не требовал, только просил разрешения быть рядом.

— В постели он демонстрирует ту же щедрость. Про мужчину многое можно понять по тому, как он занимается любовью.

Я поерзала на сиденье, отчаянно желая перевести разговор на другую тему.

— Почему тогда ты сомневаешься?

Оказалось, жена Доминико начала что-то подозревать. Как-то ночью Доменико вернулся домой, когда она уже легла. Пока он раздевался в темноте, его жена спросила, где он был. Залезая под одеяло, Доменико ответил:

— Я был с женщиной. Мы поужинали в ресторане и пошли в гостиницу заниматься любовью.

Но жена ему не поверила.

— Ты просто хочешь меня позлить, — сказала она.

Они отвернулись друг от друга и заснули. А ведь он сказал ей правду.

— Вы были в гостинице?

— Да, а где же еще? — немного помолчав, Анита продолжила: — Трудно принять правду, даже когда ее кидают тебе в лицо. Никто не может сказать тебе, где правда, ты можешь осознать ее только сама. Это как ребенок, который растет у тебя в животе. Тебе может помогать акушерка, муж может держать тебя за руку, но в итоге, когда приходит время, рожать его будешь ты.

— И правда.

— Это не я придумала. Это сказал Сократ. Он хоть и мужчина, но рассуждал именно о родах.

Пробка начала двигаться, мы проехали вперед метров на пять. Только Анита могла так легко связать мудрое выражение античности с современной историей о супружеской измене.

— Еще Доменико говорил, что не надо верить тому, что внушает тебе общество про добро и зло. Ты должен думать своей головой. Все не черно-белое, как тебе твердят. — Анита зажгла сигарету, на фильтре отпечатался красный поцелуй. — Сократ уже все понял в пятом веке до рождества Христова. Зачем нужны все эти философы после него? Только Умберто такое не говори.

С иронической усмешкой Анита выключила дворники, все равно они были бесполезны. Дождь словно запер нас в салоне, по лобовому стеклу ползли полоски из дождевых слез.

— Пойми, Фри, я никому не причиняю зла, — добавила Анита, открывая окно, чтобы выпустить дым.

По ее словам, отношение с кузеном — это подарок, который она ему делает, и больше ничего. Сбывшаяся мечта его молодости. Да, она признавала, что и ей эти отношения помогают залатать собственное разбитое сердце. Но Доменико больше не должен говорить о разводе, иначе все кончено.

— Это нечестно по отношению к его детям и к его жене. Я ее знаю, она хороший человек и не заслуживает того, чтобы жить разведенкой в нашем городе. Пусть даже и любви между ней и Доменико давно уже нет.

— Может, это была не настоящая любовь.

— Кажется, я больше не знаю, что значит «настоящая любовь».

Анита замолчала, продолжая курить. В салоне были слышны лишь шум дождя, звук шагов шлепающих по лужам людей, гудки машин. Я ждала, что она скажет еще что-то, какую-нибудь старинную универсальную истину о любви, в которую я смогу поверить. Мне нужно было сейчас во что-то поверить, пусть потом я и разочаровалась бы.

— Быстрее бы пешком дошли, — фыркнула Анита. Одной рукой она снова включила дворники, другой — радио.

Мы продвигались вперед небольшими рывками под музыку Пино Даниеле и рекламу кекса с начинкой из шоколадного крема. Потом начали передавать новости.

«…в остальном на неделе ожидаются значительные осадки во всей провинции, с легким риском в зонах, подверженных обвалам, как Кастелламмаре-ди-Стабия…»

— Начинается.

«…сегодня на рассвете обнаружился обвал в историческом центре, который привел к эвакуации жителей двух пострадавших домов. Жертв нет, но велика вероятность, что невозможно будет устроить так называемые „фукараккьо“ — традиционные костры, которые зажигают в ночь Непорочного зачатия, символа города вод…»

— Смотри-ка, — сказала Анита, потушив одну сигарету в пепельнице и прикуривая вторую, — как раз там, где живет твой ухажер.

— Он мне не ухажер, — отозвалась я, но сердце подпрыгнуло к горлу, сухому от табачного дыма.

— Как скажешь, — произнесла Анита многозначительно.

Ей удалось наконец втиснуть машину на площадь Спартака и влиться в танец машин и людей. Ее сухой ледяной тон меня задел. Лучше бы она на меня накричала, высвободила из своей груди крик, который я в себе задушила.

* * *

Раффаэле не появился, даже когда полуночные пожары победили ливень. Непогода отступила, изредка налетая короткими дождями, похожими на плевки проигравшего. Румянец не сходил с моего лица из-за беспокойства о том, что один из домов, разрушенных обвалом, принадлежит Раффаэле. И в то же время, сама того не желая, я страстно хотела, чтобы это оказалось правдой. Мое сознание осаждали образы из готических романов девятнадцатого века. Руины под тяжелым от дождя небом. Обнаженные железные кабели, забрызганная грязью кружевная салфетка. Раффаэле посреди разрушений, его тело не пострадало, но лицо исцарапано до крови незаслуженным гневом горы. Я опускаюсь на колени, чтобы поцеловать его в лоб, в щеку, в губы, желая вылечить все его раны медом своих губ и солью своих слез.

Я прокручивала в голове эти апокалиптические сцены, поскольку боялась, что альтернатива окажется куда хуже. Вдруг на самом деле Раффаэле и его дом в полнейшем порядке, и я ему просто надоела. Вдруг он уже нашел себе другую девушку, красивее и смелее. Девушку, которая сильнее прижимается к его бедрам. Может, теперь проститутка Роза сидит за ним на мотоцикле, сверкающем в блеклом Бронксе, как красная помада. Может, вечером он опять гуляет по парку с надменным видом