По щучьему велению, по Тьмы дозволению - Евгения Преображенская

закружиться в объятьях кого-то из юношей во время танцев. Иногда, очень-очень редко, при взгляде на Фосилла у неё появлялись и другие желания. Но царевна не признавалась в них даже себе самой.

Этим вечером девушку охватил особенный трепет. Какая-то опасная свобода опьянила её ум подобно тёплому весеннему ветру. Воздух пах так сладко. Звёзды светили так ярко… А руки молодого волхва были такими мягкими и тёплыми, что у царевны закружилась голова.

Витария и Фосилл покинули круг света и, взявшись за руки, ушли вдвоём к озеру.

Прохладные белые туманы окутывали берег, и только высокие ивы давали понять, где заканчивается суша и начинаются тёмные воды. Между ветвей роились зеленоватые светлячки. Витарии показалось, что она не идёт, а плывёт по воздуху, будто во сне.

Фосилл плавно провёл рукой впереди себя, и дымка поредела, облака разошлись в стороны. Юноша и девушка двинулись по образовавшемуся коридору и остановились у кромки воды.

Царевна вгляделась вдаль. Ей показалось, что где-то там, за стелющимися по воде покровами туманов, разливается нежное свечение. В следующий миг она охнула, отошла назад и стыдливо закрыла глаза ладонями. Оставив, правда, маленькую щелку между пальцами.

Фосилл скинул с себя рубаху, стянул сапоги, а затем и штаны. В темноте вырисовывалась его стройная фигура с широкими плечами и сильными руками. Витария впервые в жизни видела нагого мужчину и рассматривала его чудное строение, сама не зная, откуда в ней этот интерес.

С невозмутимой решимостью Фосилл шагнул в траву, в склизкий ил и тину. Затем он нырнул в ледяную воду. Царевна опустила руки, едва дыша и наблюдая за происходящим.

Юноша быстро отдалялся, а между тем туманы, окутавшие водоём, разбегались от него во все стороны. Фосилл будто бы излучал тепло или ветер, которых они не любили. Вскоре юноша поравнялся со свечением, и глазам царевны открылось дивное зрелище.

Огромный цветок размером с человеческую голову покачивался на воде в колыбели из плотных широких листьев. Это он источал волшебное розовато-золотистое свечение. От нежных лепестков поднимались искорки светляков. Они парили в облаках влаги и танцевали в ветвях ив.

Витария огляделась и ахнула, очарованная зрелищем. Вышедший на берег мужчина уже не смутил её своей наготой. Она улыбнулась. Наклонилась, подняла рубаху и подала ему. Фосилл принял одежду и застыл неоправданно близко к царевне.

Она не подалась назад. Сердце её тревожно билось, трепетало с такой силой, что дышать стало сложно. Ноги онемели, будто вросли в землю корнями.

Витария глядела на Фосилла, а видела перед собой Инальта. Его чёрные кудри, его синие глаза, его могучие плечи. Она жаждала ощутить на себе его тёплые нежные ладони, утонуть в объятьях.

Царевна ощутила, как тяжелеют её веки, подобно лепесткам цветка сами собой раскрываются губы. И в этот миг ночную тишину взорвал бурный смех.

Маленькие чародеи, а за ними и остальные появились из тумана, будто стадо кабанов. Смеясь и улюлюкая, они скинули с себя одежды и ринулись в воду. В полумраке и искрах светлячков сияли их голые спины и ягодицы: маленькие детские, юные поджарые и уже совсем немолодые.

Это было слишком. Витария подавилась смехом. Она развернулась и побежала обратно к костру.

24 Черная мельница

То ли ночь была необычайно длинной, то ли день сделался совсем короток. Инальт уснул, когда было темно, и проснулся, когда снова царствовала тьма. В голове немного гудело от выпитого, но дружинник не привык долго разлёживаться на лавке.

Юноша поднялся, фыркая, умылся холодной водицей. Он наскоро съел оставленный на столе хлеб, выпил сладкого кваса, накинул плащ и вышел на улицу. Как и накануне, повсюду был шум, гомон, песни и танцы. Носились и голосили дети в масках нечисти.

Полыхали высокие костры. Казалось, они стали ещё выше, ярче, жарче. А вот дома стояли чёрными массивами. Странное дело: окна нигде не горели. И над всеми возвышалась жутковатая мрачная башня мельницы. Колко сияли звёзды, луна уснула, чтобы возродиться через ночь.

Памятуя об избушке богинки, Инальт поёжился и тревожно огляделся. Но нет, не черепа таращились на него с заборов. Кувшины и прочая посуда весело отражали свет костров округлыми глиняными боками.

Воздух стал как будто теплее. Инальту захотелось снять свой чёрный волчий плащ. Да и вокруг костров народ танцевал в одних рубахах и платьях. Среди прочих юноша приметил своих знакомых Иваша и Марю.

Светло-золотые волосы девушки были распущены. Жаркий воздух от костра играл с её прядями, развевал юбку тонкого синего платья. Маря кружилась и смеялась, как другие девушки. Но что-то необычайное было в её смехе и движениях, что-то нездешнее, колдовское.

Инальту захотелось присоединиться к хороводу. Но смущение сковало его ноги. Юноша недовольно потёр отросшую щетину, провёл рукой по чёрным волосам, пытаясь навести порядок. Не лучше зверя дикого казался он сам себе.

Так он и стоял, зачарованный игрой пламени, хороводом да чужим весельем. Вскоре Иваш и Маря наплясались. Втроём они прошли вдоль деревни и опробовали качели.

Ближе к ночи трое путников вновь повернули к дому старосты. Тот ещё накануне настоял, чтобы гости провели у него все три праздничных вечера.

И снова гремел пир. Рекой лилась пенная брага. Показывали пышные белые чрева хлеба, выпеченные в виде колосьев и солнца. Опохмелившиеся гости вели себя раскованнее, веселее.

Сегодня было меньше бесед и больше песен. Вдоль стен расположились музыканты с бубнами, домрами, гуслями и дудками. Под звон голосов и хлопки ладоней пели местные девицы. Но ни одна не могла сравниться с Марей.

Когда староста Кош поднялся из-за стола, все умолкли, точно дружина при появлении воеводы. Мужчина улыбнулся, оглядел собравшихся. Его пронизывающий холодный взгляд остановился на светловолосой певунье.

— Слышал я, что наша любезная гостья поёт лучше всех в Гиатайне, — изрёк староста Кош. — Прошу тебя, Маря, окажи нам честь, спой что-нибудь.

Девушка не постеснялась; видно было, что имела большой опыт выступлений. Она встала, вздохнула. Сначала тихая мелодия родилась на её нежных губах. Но постепенно она набрала мощь и силу, взвилась, точно буря.

Инальт заслушался, залюбовался. Сколько силы открывалось в этой тонкой, почти невесомой деве, когда она начинала петь. Как сияло её лицо в ореоле распущенных чуть вьющихся после косы волос, как вздымалась на вдохе грудь.

Сегодня Маря пела о лютой стуже и зиме, которая заметает леса и поля белым покровом. Но с приходом тепла её колдовство тает вместе со снегом. И сияющее жаркое торжество солнца дарит миру новую жизнь.

В её песне силы