Ядовитые мальчики - К. Л. Тейлор-Лэйн

Почему, блядь, я не могу быть нормальной?

Крепкая хватка за мой локоть удерживает меня от падения, но вместо того, чтобы просто поддержать, мистер Маршалл притягивает меня к себе. Кончики его пальцев обжигают мою кожу, но я позволяю ему наматывать себя, как пресловутую умирающую рыбу на крючок. Вот тогда-то я и замечаю, что он стоит не с той стороны стола.

Его огромное, широкоплечее тело возвышается надо мной, как будто он затмевает солнце, и хотя теперь я твердо стою на ногах, но он не отпускает меня. На самом деле его хватка только усиливается, и он притягивает меня ближе с такой силой, что кажется, будто моя рука вот-вот вырвется из сустава.

Прерывисто вздыхая, я наконец-то набираюсь смелости поднять на него взгляд, и мой лоб хмурится, потому что его глубокие сапфировые глаза смотрят не на меня, а вниз. Другой рукой он хватает мою руку, поднося ее так близко к своему лицу, что я чувствую его теплое дыхание на своей коже. Его длинные, толстые пальцы так нежно сжимают мою руку, обращаясь со мной, как с тонким фарфором, когда он переворачивает мою руку, разглаживая мои пальцы и поглаживая ладонь.

Мое лицо вспыхивает, глаза прикованы к нему, изучая выражение сосредоточенности на нем самом, сжатые губы, хмурый взгляд, морщины на лбу.

— У тебя обычно идет кровь, когда ты чем-то расстроена? — он рычит каким-то подобием шепота, но этого достаточно, чтобы я застыла на месте, а все мое тело напряглось.

Я медленно опускаю взгляд на свои побелевшие пальцы, быстро, с немалой долей ужаса осознавая, что на самом деле у меня пошла кровь.

Стыд наполняет мой живот свинцом, тошнота клубится в животе, а желчь подступает к горлу.

— Поппи? — голос мистера Маршалла звенит, как кастрюли и сковородки, разбивающиеся в моей голове, грохочущие и лязгающие, и… — Ангел. — воркует он, поглаживая шершавой подушечкой большого пальца кровавые полумесяцы на моем запястье. — Посмотри на меня.

Я пытаюсь отдернуть руку, резко дергая, но его хватка только усиливается, оставляя синяки на моем локте. Воздух выбивается из меня с шумом, когда я внезапно падаю назад в кресло, и большая рука кладется мне на грудь, а большой палец яростно сжимает мой подбородок.

Я не могу не смотреть на него в этот момент, видеть его.

Потому что его лицо почти на одном уровне с моим, между нами нет ничего, кроме моего прерывистого дыхания и его медленного, размеренного.

— Отпустите меня. — мои губы дрожат, но он не делает этого, он также не перестает пялиться.

Он только сильнее сжимает меня, мою руку, мой подбородок.

— Отпустите меня. — это слабое требование, приказ без основы.

А такой человек, как мистер Маршалл, явно не из тех, кто подчиняется чьим-либо приказам, не говоря уже о такой глупой маленькой девочке, как я.

— Поппи. — он рычит мое имя так, словно оно оскорбляет его лично, оскалив зубы, стиснув зубы как зверь в клетке. — Ты всегда вытворяешь с собой такое дерьмо?

Мне жарко. Так жарко. Я вся краснею, словно внутри меня собирается извергнуться вулкан, и у меня нет способа остановить это. Мое зрение расплывается по краям, и я чувствую это — покачивание моего тела, ощущение холода и пустоты в ногах.

— Ангел. — я слышу это, но ничего не вижу.

Падаю, падаю, падаю, поглощенная черной бездной, меня заливает холодный пот, и я погружаюсь в ощущение тяжести, а затем легкости.

Острая боль пронзает мою ушибленную щеку, голова мотается в сторону, но затем кто-то останавливает ее, массируя мою челюсть, и я открываю глаза.

Я лежу на полу, прислонившись спиной к кожаному креслу, мои ноги в джинсах раздвинуты, руки отяжелели. Кажется, меня тошнит. Я тяжело сглатываю.

— Мистер Маршалл, я…

— Флинн. — возражает он, поглаживая большим пальцем мою челюсть, кожа становится горячей от его прикосновения.

Он ударил меня.

Я снова сглатываю, и, не отводя взгляда от его руки на моем лице, он передает мне стакан апельсинового сока.

— Тебе нужно это выпить, у тебя обезвоживание, ты упала в обморок, а в этом стакане есть все, что тебе нужно. — затем он смотрит на стакан, эти темные сапфиры прикованы к тому месту, где я беру у него сок и подношу его к губам.

Его рука замирает, его взгляд поднимается к моему рту, и он облизывает резкий изгиб своих губ в форме купидона. Когда стакан останавливается, моя рука дрожит. Он накрывает рукой донышко, наклоняя его вверх, пока я не ощущаю острый вкус свежего сока на языке. Он поднимает его все выше и выше, медленно, осторожно, наблюдая, как мое горло проглатывает все это, как одержимый, настолько сосредоточенный на своей задаче — убедиться, что я проглотила апельсиновый сок, — что можно подумать, будто он лично чего-то от этого добивается.

— Такая хорошая девочка. — шепчет он себе под нос, и я чуть не захлебываюсь на последнем глотке.

Капля срывается с моих губ и стекает по подбородку. Его большой палец проводит по ней, когда он отпускает пустой стакан, позволяя мне поставить его на пол рядом со мной. Его пристальный взгляд все еще прикован ко мне. Подушечкой большого пальца он ловит капельку сока на кончике моего подбородка. Поднимая ее обратно к моим губам, он проводит ею по моей нижней губе. Его глаза остекленели, когда он изучает свои собственные движения. Но мои глаза остаются прикованными к нему, все это время я наблюдаю за ним так, как будто все это происходит с кем-то другим.

Затем его короткий ноготь постукивает по моим передним нижним зубам, и, неосознанно, мой рот приоткрывается, его большой палец проникает внутрь, скользя по моему языку, к задней части рта, касаясь моих вкусовых рецепторов. Это первый раз, когда я по-настоящему ощущаю его запах: сандаловое дерево и ваниль, мужской и сильный, но сквозь все это пробивается сливочная ваниль.

Мои губы смыкаются вокруг его большого пальца, во рту скапливается слюна, и я посасываю палец, пробуя на вкус его кожу, вдыхая его запах, и тогда его глаза поднимаются на мои.

Глубокие, темные, сапфирово-синие, они скользят между моими, и я продолжаю сосать его большой палец. Он даже не моргает, позволяя мне посасывать его, как будто это лекарство от моего успокоения. Может быть, так оно и есть.

Жар разгорается на моих щеках, распространяется по шее, согревая грудь, потому что это мой учитель, в