Ночной скандал - Аннабел Брайант

Теодосия кивнула в ответ, и они вместе пошли по коридору. Как будто она знала — как знал он, — что на кону нечто большее, чем развлекательный визит в музей.

Сердце Теодосии выбивало громовой стук, то ли от предвкушения, то ли от тревоги — она не знала. В ее жизни было слишком много ограничений, только думать об этом сегодня не хотелось. Она наслаждалась обществом Мэтью. Романтическое чувство, на которое она не имела права, укоренилось в сердце и страстно требовало узнать этого мужчину получше. Простая мысль о том, чтобы упасть в его объятия, производила в ней странное действие — необъяснимое, очень чувственное, — и она теряла самообладание.

Она никогда не станет своей в Лондоне, к тому же ум ее дедушки угасал, а она была полна решимости заботиться о нем и сохранить его репутацию. Не говоря уж о нежелании покидать Оксфордшир и переезжать в город, который был так жесток с ней в прошлом. Но Мэтью говорил с ней как с равной и восхищался ее умом. Одним взглядом своих золотисто-карих глаз он и очаровывал, и увлекал ее. И он был невероятно добрым и заботливым, придумав для нее этот день развлечений. А ведь она могла сейчас сидеть в приемной доктора, где ее единственной компанией стали бы горе и тревога.

— Леди Лейтон!

Мэтью мягко напомнил о себе, вырвав ее из пелены смутных мечтаний. Их глаза встретились, и ее сердце сжалось — столько искреннего сочувствия было в его взгляде!

— Милорд…

Свет холодного зимнего солнца заглядывал в высокие окна, озаряя фигурные карнизы. Окружающие шумы — обрывки разговоров, звуки шагов — растаяли и сделались неслышны. Миг превратился в вечность — божественный миг, хрупкий, редкий и от этого еще более драгоценный. Глаза в глаза, и только сердце стучало, потому что слова были не нужны. Может быть, говорили их души? Теодосия не могла знать наверняка.

Мэтью, похоже, был поражен не меньше, чем она. Нескоро он опомнился, обретя дар речи:

— Скульптуры. Наверху. В галерее.

Теодосия взяла его под руку, взглянула на него и улыбнулась.

В молчании, которое поглотило их обоих, ее чувства обострились, и Теодосия каждой своей клеточкой ощущала его близость. Гибкие мышцы руки под теплой шерстяной материей; взмах длинных ресниц; совершенных очертаний рот, которому удаются и разговоры, и прочие житейские дела — но лучше всего искусство поцелуя.

Ее кожу словно опалило огнем, вверх по шее и к щекам. Она молила небеса, чтобы он ничего не заметил.

Глава 20

Галерея представляла собой длинный коридор на восточной стороне музея, с претенциозными окнами, которые взлетали прямо в небеса и пропускали массу солнечного света. Вдоль стен выстроились мраморные скульптуры и архитектурные детали, а на возвышении в центре стояли древнегреческие статуи. В дальнем левом углу был маленький кабинет смотрителя, а в противоположном конце находилась площадка, где художники могли делать наброски и заметки.

Мэтью услышал, как ахнула Теодосия, и улыбнулся. Он достиг цели — теперь ей будет что вспомнить. Он не мог объяснить, почему для него это было так важно, но тем не менее…

Сначала они осматривали выставку в смиренном молчании. Другие посетители, коих было немного, бродили вокруг, переговариваясь тихими голосами и негромко выражая свое восхищение. Похоже, античные статуи внушали благоговение, уводя зрителей в глубь веков.

Теодосия остановилась перед круглым постаментом с высокой фигурой женщины в развевающихся греческих одеждах. Она даже привстала на цыпочки, чтобы лучше разглядеть некоторые подробности, и Мэтью невольно отметил и то, как юбки обрисовали идеальное закругление ее ягодиц, и грациозный изгиб спины, пока она изучала каждую деталь, высеченную искусной рукой мастера.

Со всех сторон их окружали прекрасные мужские и женские тела, но для Мэтью в данный момент прекраснее всего на свете была Теодосия. Солнечный свет расцветил ее черные волосы синеватыми отблесками, лицо порозовело от напряжения. Игра теней усиливала ее привлекательность, подчеркивая линию груди, вздымающей корсаж, мягкую покатость шеи и точеных плеч.

Он сделал глубокий вдох. Подошел ближе, решив, во что бы то ни стало урвать новый поцелуй.

— Она прекрасна, не правда ли? — тихо спросил Мэтью, встав рядом.

— Я и понятия не имела. — Кажется, Теодосия не могла оторваться от созерцания статуи. — Можно читать про историю и шедевры искусства, но пока не увидишь… — Она замолчала. Никакими словами было не выразить…

— На свете много такого, что нужно испытать на собственном опыте, чтобы понять его значение и удовольствие.

Она все-таки обернулась к нему.

— В вашем совете можно найти даже не два, а тысячу смыслов!

— Возможно. — Он изучал ее лицо. Ее прекрасные глаза щурились в ярком солнечном свете.

Ей стало неловко под его пристальным взглядом, и она отошла к противоположной стене. Из огня да в полымя: именно здесь были выставлены статуи воинов и кентавров во всей своей глянцевитой наготе. Вверху, внизу — обнаженные мускулы были изваяны с изумительным мастерством и во всех подробностях.

Не желая уходить, Теодосия изучала произведения искусства, как будто хотела насмотреться на всю оставшуюся жизнь. Мэтью, стоя возле девушки, занимался тем же самым, и между ними осязаемо росло напряжение, мощное и чувственное.

— Бывали ли вы когда-нибудь влюблены, Теодосия?

Должно быть, этот вопрос застиг ее врасплох. Она обернулась к нему, изящно очерченные брови задумчиво сошлись на переносице.

— Почему вы спрашиваете?

Ему следовало предвидеть, что она ответит вопросом на вопрос. В конце концов, она способна глубоко мыслить и даже называет себя ученым — и принимает дело несколько в штыки.

— Идемте. — Мэтью поймал ее руку и повел, радуясь тому, что она не стала противиться. Он торопливо увлек ее в кабинет смотрителя музея, закрыл дверь и просунул трость в петли дверного засова. Потом схватил Теодосию в объятия. — Теперь я спрошу снова. Вы любили когда-нибудь?

— Нет. — Теодосия едва заметно покачала головой. Свет рожков на стенах затеял причудливую игру, соперничая с пламенем свечей. — А вы?

— Только однажды, а потом много-много раз. — Ему показалось или действительно в ее глазах появилось выражение отчаяния? Она не поняла смысла его ответа, но он был счастлив объяснить — теперь, когда он крепко прижимал ее к своей груди.

— Понимаю.

— Нет, не понимаете. — Он накрыл ее губы своими, но он пока не собирался ее целовать. Просто прошелся губами по ее щеке, прильнул к уху. — Это вы, Книжница. Один взгляд — и все решилось. И состояние это кажется бесконечным, потому что каждый