Ночной скандал - Аннабел Брайант

Теодосия замерла в его руках, напряженная как струна. Однако ответила она с еще большей жесткостью, прямо называя его лжецом:

— Нет. Этого не может быть.

Она попыталась освободиться, но Мэтью держал крепко, потому что решил объясниться во что бы то ни стало. Но она продолжала протестовать:

— Вы меня даже не знаете.

— Это необязательно. — Уиттингем едва удержался от улыбки. — Я хочу сказать — для того, чтобы любить.

— Нет, важно. — Теодосия оттолкнула его руки, и он отпустил ее. — Я не хотела бы обвинять вас в неискренности, однако мы действительно едва знакомы.

— Я хочу узнать вас лучше. Я хочу знать о вас все.

Она казалась смущенной. Будто не знала, что сказать в ответ на его сердечное признание.

— Как насчет заведенного порядка? — Она глубоко вздохнула. — После того как нас представили бы друг другу, вам следовало бы за мной ухаживать.

— Действительно. Проба на совместимость. Согласен. — Путь к сердцу женщины лежал через научный анализ. Мэтью улыбнулся, хотя и сомневался, что она могла видеть эту улыбку при этом тусклом освещении. — И еще кое-что. — Он мягко обнял ее, приглашая в свои объятия, и на этот раз она не сопротивлялась. — Нам придется повторить опыт несколько раз, чтобы подробно изучить химическую реакцию.

Конечно же, этого не может быть. Только не с ней. Чтобы среди бела дня, в смутно освещенном кабинете она оказалась в объятиях мужчины, который каким-то чудом, шаг за шагом, завоевал ее сердце? Он был умным — просто ужасно умным, а еще и сильным, и достойным, и глубоко чувствующим. Боже правый, если бы Теодосия взяла на себя труд перечислить его достоинства, то этот список вышел бы бесконечным и даже устрашающим. Наверное, все из-за того, что ее ум был в смятении, ведь она так тревожится из-за дедушки.

Однако реальность это или фантазия, но она не собиралась упускать этот миг. Когда его губы сомкнулись с ее губами, горячие и настойчивые, для нее перестало иметь значение, сколько сейчас времени и где они находятся. Желание наслаждения, крепко угнездившееся в Теодосии подобно змее, вдруг пробудилось, неумолимо расправляя свои кольца, и она даже задрожала, чувствуя его силу.

Как же так вышло?

Как позволила она этому мужчине пробраться в ее сердце? А она так следила, чтобы устоять под напором его неотразимых чар, пресекая любое чувство, отлично сознавая, что впереди ничего, кроме разочарования и мук разбитого сердца.

— Расслабьтесь, — прошептал он возле самых ее губ, прежде чем легко, словно перышком, провести пальцем по ее щеке. — Это вполне в рамках дозволенного.

Его приказание хриплым шепотом напомнило ей, что она равноправная участница процесса, поэтому Теодосия с восторгом отдалась натиску чудесных ощущений, когда их языки соприкоснулись. Она больше не могла противиться желанию. Это же в естественной природе вещей, не так ли? Физическое влечение женского существа к мужскому?

Его ладонь прочертила огненную дорожку вниз по ее щеке. Казалось, та начиналась и заканчивалась в самом средоточии ее тела. Мягко опустив руки на плечи девушки, Мэтью стал целовать ее с новой силой. Пальцы Теодосии вцепились в его сюртук, комкая ткань, как будто в поисках опоры. А тем временем его рот творил волшебство — покусывал, лизал, разжигая пожар. Когда он пошевелился, будто хотел отодвинуться, Теодосия встала на цыпочки, чтобы его удержать.

Мэтью пробормотал нечто неразборчивое, тихим и хриплым голосом. Что-то дикарское и от этого еще более эротическое. Казалось, воздух сгустился, и аромат его мыла дразнил ее ноздри — пряный, мужской, так соответствующий его силе и мужской энергии. Дрожа от возбуждения, Теодосия позволила его горячим губам пробежать от щеки к уху и вниз по изгибу шеи, отчего ее кожа зажглась странной чувствительностью. Да еще это трепещущее ощущение внизу живота, настойчивое и рождающее в ней желания, которых она не понимала, но которым уже была готова ринуться навстречу.

Мэтью переменил позу, и не успела Теодосия догадаться, что он затевает, как он сам повернулся спиной к двери, а ее усадил на угол стола. Без дальнейшего промедления обнял ладонями ее лицо и поцеловал снова. Чтобы сохранить равновесие, она оперлась ладонями о столешницу позади себя, голова у нее кружилась, а в животе расцветало приятное тепло.

Он погладил пальцем ее ключицу, сначала левую, затем правую, коснувшись наконец того места посередине, где бешено бился пульс. Теодосия задрожала, когда он прильнул к этому месту губами, запечатлев на коже жаркий поцелуй. Волосы Мэтью, мягкие и шелковистые, пощекотали ее шею, и она поглубже вдохнула мужской запах, стараясь его запомнить.

Его губы спустились ниже, и Теодосия откинулась назад, открывая его взору чуть выступающую из-под корсажа грудь. Заинтригованная и очарованная, она смотрела, как Мэтью целует ее там нежными и горячими губами, и каждое прикосновение казалось восхитительнее предыдущего. В ее теле нарастало нетерпеливое беспокойство. Груди отяжелели, соски приобрели болезненную чувствительность, и даже мягчайшая ткань сорочки казалась теперь невыносимо суровой. В ней назревала боль, прорываясь вовне желанием и настойчивым чувственным любопытством. Не он ли должен облегчить эту боль, остановить этот водоворот? Теодосия подняла руку, намереваясь погладить пальцами его голову, мимолетной лаской, прежде чем снова опереться о столешницу.

Где бы он к ней ни прикасался, под кожей зажигались крошечные искорки. Его большой палец прочертил линию вдоль выреза корсажа.

— Ты так красива.

Его слова были едва различимы, потому что в этот момент он как раз покрывал поцелуями ее шею. Теодосии едва хватало воздуха, и она закрыла глаза, отдаваясь умелым ласкам. Ей не хотелось прекращать то, что было невероятно хорошо, — вопреки логике, которая твердила, что подобное поведение исключительно дурно.

Когда его губы вернулись к ее грудям, она едва не потеряла равновесие. Как же невероятно приятно! Теодосия ухватилась за край стола и прикусила нижнюю губу, крепко жмуря глаза. Мэтью чуть переменил позу, и теперь его бедро оказалось зажатым меж ее ног. Жар опалял ее сквозь бесчисленные слои шелка и хлопка, страстное желание разгоралось с удвоенной силой.

Она что-то проговорила, неуверенная в своей способности складывать слова, и его губы вернулись к ее губам. Очень стесняла одежда. Каждый вдох был ограничен ее позой, а корсет и вовсе душил. Потом его рука легла ей на грудь, большой палец обвел сосок.

Дальнейшим открытиям мешала одежда. Что, если бы он потрогал ее там? Ласкал бы каждую грудь? Дразнил соски, которые теперь отвердели в болезненном наслаждении? Или прошелся бы по каждому огненными ласками языка? Теодосии хотелось кричать от отчаяния.