Счастье в огне - Мария Васильевна Захарова

На их улице в некоторых местах тоже расчищали завалы – вернувшиеся жильцы готовились восстанавливать свои дома. Сейчас все они толпились около участка Павленко. Семь или восемь мужчин и женщин молча смотрели куда-то в одно место, но за их спинами ничего не было видно. Варя осторожно приблизилась и заглянула через плечо Ивана Никитича – соседа, жившего раньше за три дома от них. На куске обгоревшего бревна лицом к разрушенному дому сидел сгорбленный, седой старик. «Что он тут делает, почему сидит именно в их дворе? И где отец?» – Варя недоуменно тронула Ивана Никитича за плечо. Он повернулся, а за ним и все остальные.

– Варя, девочка, отец… Батя вот твой вернулся. – Люди молча расступились, как-то виновато потупив глаза. И только старик по-прежнему не шевелился, никак не реагируя на движение за его спиной.

Варвара, ничего не понимая, смотрела на Ивана Никитича, пока он не подтолкнул её в сторону сидевшего человека:

– Ну, что же ты, отец вот…

«Отец?» – Варино сознание отказывалось воспринимать происходящее, она еще раз оглядела собравшихся, потом глянула на старика – он по-прежнему сидел без движения.

Девушка медленно двинулась в его сторону, остановилась у него за спиной, всё ещё не в силах осознать происходящее – этот чужой старик просто не мог быть ее отцом. А тот вдруг, словно почувствовав ее присутствие, повернул к ней лицо, с которого смотрели родные до боли глаза.

– Папа… Папа! – уже через секунду Варвара была в его объятиях.

– Варя, доченька, – жесткие ладони гладили её по щекам, мокрым от слез.

***

Варя почувствовала, что эти слезы готовы хлынуть и сейчас. Она сморгнула и проглотив комок в горле медленно произнесла:

– Отец вернулся. Еще в апреле сорок пятого. Он… – девушка опять сглотнула, рассказывать сейчас все, что случилось, просто не было сил. – Он не совсем здоров. – Она опять перевела дыхание. – Но мы… Он… Он построил другой дом на месте нашего. И мы переехали. Осенью.

– Это хорошо, что он вернулся. А ты как, замуж не вышла?

– Замуж? – Варя во все глаза смотрела на сидевшего напротив неё мужчину. А он, не замечая ее растерянности, рассказывал, что вместе с Олегом, которого она сегодня видела, демобилизовался и был приглашен им в Тулу, потому что тот работал на каком-то производстве и пообещал устроить туда Егора и помочь ему с жильем. И он поехал в Тулу, потому что ехать все равно больше было некуда, его никто нигде не ждал. И теперь он работает на этом самом производстве, но ему там скучно, потому что это не его специальность. Но работать надо, и работы везде много, и многие теперь работают не по специальности, но это ничего, потому что главное сейчас – восстановить хозяйство, всё хозяйство, а не только то, которое относится к твоей специальности.

А Варя молчала и думала о том, что он сейчас не прав, что его ждали, и ему было куда возвращаться. Вернее было бы куда, если бы он любил ее также, как она любит его, или если она хоть что-то значила бы для него. Но она, оказывается, не значила в его жизни ничего. И всё, что между ними было, оказывается было только её иллюзией, розовой мечтой. Это было её любовью, но не его.

Из этих размышлений её вырвали слова Егора о том, что ему пора идти.

– Засиделись мы. Надо идти, я ведь здесь по делу. Олег, наверное, и так удивляется, куда я запропастился. Я ничего ему толком не объяснил, просто помчался за тобой. Но я очень рад, что встретил тебя. Рад, что у тебя все хорошо, и за отца твоего рад. – Он, улыбаясь, подозвал официантку, подал ей деньги и, все также улыбаясь, поднялся и протянул Варе руку через стол. – Ну, прощай, однополчанка.

Варя подала ему руку, почувствовав, что она ледяная, когда оказалась в горячей мужской ладони.

– Прощай…

Егор еще раз улыбнулся, кивнул головой и двинулся в ту сторону, откуда они пришли недавно.

***

Он уходил. Уходил из кафе, и из её жизни. Уходил быстро, не оборачиваясь. И скоро его широкая спина исчезла за поворотом.

Слез не было. Просто пустота внутри и бесконечная боль, как ножом разрезающая внутренности. Варя без сил опустилась назад на скамью и сидела, сидела… Потом она бесцельно бродила по улицам, и опять где-то сидела – не хотелось никуда идти, ни с кем не хотелось разговаривать.

То, что сейчас обрушилось на неё, просто не поддавалось никакой логике. Варя искала какие-то объективные причины того, что случилось, искала и не находила. Как могло получиться, что они не поняли друг друга, как она могла так ошибиться, почему решила, что этот человек любит её? Ни на один из вопросов не было ответа, как не было больше в душе надежды, которая все это время давала желание жить.

9

Когда Варвара добралась наконец до дома, небо заволокло тучами, воздух сгустился, ни одно дуновение ветерка не нарушало влажную тяжесть воздуха – собиралась гроза. Девушка даже не осознавая, что делает, стала снимать бельё, развешанное во дворе для просушки. Уже изрядно нагруженная, она потянулась за сорочкой, но та вдруг выскользнула из занятых кипой белья рук и мягко скользнула на землю. Варя проследила за ней глазами: белое пятно отчетливо выделялось на земле, которая тут же стала уходить у нее из-под ног. В ушах возник шум, переходящий в вой. Раскат грома, рассыпавшийся вдали, заставил её замереть и окатил липким ужасом, а вспыхнувшая следом молния ослепила и парализовала волю. Перед глазами сначала поплыл туман, сменившийся яркой картинкой черной птицы, падающей с неба, превращающейся в огромный огненный столб. Нос заполнил запах гари, в глазах заплясал огненный дождь.

Первые крупные капли дождя, упавшие на щеки, привели девушку в себя. Она медленно, тяжело поднялась по ступенькам и, придерживая снятое белье одной рукой, открыла дверь.

В комнате, служившей жильцам и кухней, и спальней, и гостиной, царила почти полная темнота – единственное окно, затянутое за неимением стекла плёнкой, почти на пропускало света, да и на улице из-за начавшейся грозы было почти темно. Поэтому отец уже зажег керосиновую лампу, освещавшую теперь стол, за которым он что-то строгал. Этого скудного освещения, однако, вполне хватало Митьке, катавшему деревянную машину вокруг лежащего на полу Костика.

Варя тяжело прислонилась к стене, не выпуская из рук белья и не в силах