Восьмая наложница - Юлия Владимировна Буланова

Конечно есть. Если вспомнить, какая между ними вражда. Вряд ли он хотел бы подбирать объедки за Исао. Тут же дремучее традиционное общество, где женщина — это не свободная личность, а жертва сотни стереотипов.

Не то, чтобы на моей родине было как-то иначе. Особенно, в нашем захолустье. Все друг про друга всё знают, а что не знают, так всегда рады додумать и со знакомыми фантазиями поделиться. Обсудить и осудить. Такие уж нравы. Провинция.

За пару лет до моего вынужденного переезда на Альтею, я… нет, не уверовала в бога, которому бабушки мои денно и нощно молились. Но здраво рассудила, что от алкоголизма моего папочку лишь какая-то высшая сила излечить может. Сам-то он от своей болезни не страдал. Он ей наслаждался. Мама, как в зыбучих песках, тонула в созависимых отношениях. А остальным до наших проблем дела не было. Нет, конечно, бабушки-дедушки на словах утверждали, что лишь о нашем счастье и думают, но дальше слов на публику не заходили.

Поэтому решила я обратиться к творцу всего сущего. Люди-то с тем ужасом, что творился в нашей семье, предпочитали бороться методом игнорирования. То есть, если они перестанут видеть проблему, она, как бы, исчезнет.

Я вполне честно молилась два с половиной месяца. Три раза в день. Утром, в обед и вечером. По аналогии с приёмом лекарств. А по воскресеньям вставала чуть свет и тащилась в церковь. Встречала там одну из бабушек или их обеих. Молилась. Ставила свечки. Целовала иконы. Даже на исповедь ходила. Первые несколько раз прошли нормально. Мне отпускали такие рядовые грехи, как отчаяние, гнев и неуважение к родителям, ссоры с сестрой и несоблюдение поста. Хотя, в последнем я не слишком раскаивалась. Это некоторым пост соблюдать легко. Я же мимо их кухни проходила и видела, что не хлебом с водой они обедать собираются. У них там и каши, и овощи тушеные, и суп с грибами. И даже кисель. А у меня выбор был простой: или ешь то, что дома нашлось, или голодная сиди. Немного несправедливо выходит, что батюшка, который так отобедает не грешит, а я, которая вчера на ужин съела одно куриное яйцо, почему-то каяться должна. Но религия — это не про справедливость. Она про веру. Ты либо это принимаешь, либо бежишь от церкви дальше, чем видишь. Ради сохранения душевного равновесия.

Мне принимать такую концепцию не хотелось. Только и бежать было некуда. И я качала навык под названием «смирение». Получалось плохо. Однако, а вопросе отцовского алкоголизма надежда была только на чудо. А чудесами, как известно, промышляют лишь экстрасенсы-целители и церковь. На специалистов оккультной сферы у меня не было денег. А Бог для ниспослания исцеления от порочной тяги к спиртному требовал от меня через своих служителей, относительно, простых вещей.

В последнее же мое посещение церкви случилась прямо-таки анекдотическая ситуация. Только мне было совсем не смешно.

Нашего батюшку временно заменял коллега. Это был дедок лет восьмидесяти с хвостиком. Он тяжело опирался на тросточку, дышал со странным присвистом и подслеповато щурился.

Что там послужило причиной его, скажем так, неадекватного комментария, я не знаю. Может, он не понял, что перед ним ребёнок потому, что забыл надеть очки? Или профдеформация сработала? Но выслушав от меня стандартный список нарушений божественных запретов, он отпустил это всё и не совсем понятные мне «блуд и прелюбодеяние».

Первый я наивно посчитала вариацией топографической агнозии. Сам факт сложностей с ориентацией в пространстве, оказывается, грех, немного удивил. Хотя почти все религиозные запреты, кроме основных заповедей, казались мне странными. Одним больше, одним меньше. Конечно, было странно, что батюшка обо мне такое знает.

А вот с вопросом о прелюбодеянии я решила к бабушкам обратиться. В тот раз они обе туда пришли. К сожалению.

Это слово, в отличие от «блуда», я знала. Но означало оно супружескую измену. А у меня, вроде же, мужа нет.

С бабушками моими истерика случилась прямо там — в церковном дворе. Они стенали, рыдали и натурально выли, прямо, как Кара — хаски дяди Толи с третьего этажа.

Ведь батюшка — человек мудрый и просветлённый. Разве мог он несовершённый грех отпустить? А, значит, я добровольно с женатым мужчиной вступила в порочные отношения. Ведь, если бы имело место насилие, разве было бы это прелюбодеянием?

Я сначала пыталась оправдаться. Потом напомнить, что мне, вообще-то ещё тринадцать лет, а четырнадцать лишь через месяц будет. Кто ж со мной в здравом уме таким заниматься будет? Это же противозаконно. Мне же до возраста согласия, как до луны пешком. Но все мои доводы бились об уверенность бабушек, что святой отец ошибаться никак не может.

А дальше эти две старые идиотки решили о моём грехопадении рассказать родителям. Ну, чтобы меры приняли и наставили на путь истинный.

И тут мне впервые стало страшно. Отец вчера выпил много и сегодня, просто, обязан мучиться злым похмельем, что на его характер всегда влияет не лучшим образом. А на сексуальности дочерей у него всегда была какая-то нездоровая фиксация. Если его набожная мамочка сейчас ему такое расскажет, а тёща подтвердит, то он меня и убить может. И, ладно бы, просто, убить. Смерть никогда не казалась мне слишком страшной. Но, когда тебя до смерти забивают, это очень неприятная смерть. Он, когда меня бил просто, без желания убить, было очень больно. Я однажды, даже, сознание потеряла. Тогда мама хотела скорую вызвать, но потом меня холодной водой облили и мне удалось прийти в себя.

Хорошо, что мимо проходила одна сердобольная старушка. Увидев эту античную трагедию, поинтересовалась, что стряслось. Я как могла пересказал ситуацию и пожаловалась, что мне никто не верит, что ни с каким женатым мужиком я ничем таким не занималась. Выслушав мою интерпретацию слова «блуд», она расхохоталась:

— Ох, правду говорят, — проговорила она отдышавшись. — Заставь дурака Богу молиться. Бабоньки, вы чего? Это же дитё совсем. А у отца Иоанна, эта… как её? Деменция. Раньше он был человеком широких, если можно так сказать, взглядов. Когда ему мальчика с эпилепсией привели бесов изгонять, он велел не в церковь, а в больницу бежать. Наказал врачей слушаться и пока лучше не станет, молиться дома, чтобы больного ребёнка не тревожить. А как полгода назад вирусом этим окаянным переболел во второй раз, так сдавать начал. Молитвы путать. В церковном дворе теряться. Куда и зачем шёл забывает. Да, и такие, вот, ситуации всё