Американка - Хэдди Гудрич

изображать удовольствие было пыткой. По словам Аниты, из жены она превращалась в проститутку. Но иногда ей приходилось уступать, Кармине был все-таки мужчиной. И тогда Анита старалась не забеременеть снова, ведь аборты были вне закона. Нужно было просто высчитать дни, это всегда срабатывало. Почти всегда.

— Но разве ты не хотела еще девочку?

— Да, но не от Кармине. Уже нет.

Анита рассказала, что с самого начала их брак превратился в борьбу за власть, долгую и мучительную, как осада Трои. Первые битвы — за приданое, выбор мебели и имен мальчиков — выиграл муж. Потом она все же утерла ему нос, получив водительские права. Это было неслыханным делом, прав тогда не имелось ни у одной женщины Граньяно или Кастелламмаре, куда они переехали позже. Эта розовая бумажка и белый подержанный «Фольксваген-жук» дали Аните свободу, которую она никогда раньше не испытывала. Ей нравилось, что, когда она вела машину, ветер играл ее волосами — она как раз покрасилась в блондинку. Ей хотелось взять детей и мчаться вперед не останавливаясь, до Неаполя, до Рима, а может, и дальше.

Но самой беспощадной оказалась битва за работу. Анита прекрасно помнила тот день, когда нашла себе работу в профсоюзе. Как раз в ночь перед этим первые люди высадились на Луне. После бесконечных споров Кармине уступил Аните, но с тех пор начал контролировать каждое ее движение. «Где ты была? Что делала? С кем встречалась?» Анита оставалась ему верна, единственной ее страстью вне брака было чтение ежедневных газет. Постепенно, чем больше Анита погружалась в новости, чем больше понимала в социально-политической жизни Италии и других стран, чем лучше разбиралась во внешней и внутренней политике, тем сильнее накалялась обстановка дома. Расставание с Кармине было жгучим, болезненным, тяжелым. Муж был против развода, он грозил забрать у Аниты детей. Последовало несколько тяжелых лет. Чтобы свести концы с концами — зарплаты и копеечных алиментов ей не хватало, — вечером в кровати она вышивала или вязала крючком воротнички для женских рубашек.

— В конце концов, Фри, я добилась независимости, но она далась мне нелегко. Свобода — это право любого человека, даже животного. Как ни странно, сегодня мало кто способен понять эту простую мысль.

Слушая Аниту, я то и дело с надеждой поглядывала на уличные столики сквозь стеклянную дверь за ее спиной. Пришло время аперитива, мы находились на территории Раффаэле, я боялась знакомить его со своей неаполитанской мамой и одновременно хотела их встречи. Я надеялась разглядеть между людьми и деревьями за стеклом проблеск бриолина, бледный подбородок, край плаща. Достаточно было бы квадратного плеча двоюродного брата Раффаэле. Любая деталь рано или поздно привела бы к Раффаэле. Я, невидимая, наблюдала бы за ним и его кузеном со своей бархатной подушки. Раффаэле с братом разговаривали бы, обменивались непонятными жестами и загадочными улыбками, как персонажи немого кино. Это было бы хорошей встряской: увидеть различие между парнем на супружеской кровати и каморристом из парка Вилла Комунале. Я хотела бы стать свидетелем, увидеть, как два непримиримых мира накладываются друг на друга на одно хрупкое мгновение. Хотела по-настоящему прочувствовать всю невозможность нашей истории. Я искала Раффаэле, это правда, хотела причинить себе боль острыми, как бритва, и мучительными, как пощечина, эмоциями.

— Кого я вижу, — сказала вдруг Анита, указав куда-то подбородком. Она откусила печенье и кивнула: — Вон, в берете.

Я обернулась и увидела мужчину лет пятидесяти, который стоял рядом со столиком. Казалось, он читал проповедь с амвона, но люди за столом смеялись.

— Тот еще персонаж, — произнесла Анита вполголоса. — Его зовут Джорджо, но все называют его Джорди Ирландец. — И правда, у мужчины была рыжеватая борода, из-под клетчатого берета блестели глаза, образ денди дополняли жилет и зеленая куртка. — О, он меня увидел и идет сюда.

Так называемый Джорди попрощался с группой слушателей, побарабанив пальцами по столешнице, и направился к нам.

— Прекрасная синьора Анита! — воскликнул Джорди, сел за наш столик и отправил в рот печенье с засахаренной вишенкой. После чего пустился в какие-то буддистские рассуждения. Сосредотачивать всю любовь на одном человеке — это неправильно, утверждал он, вытряхивая крошки из бороды красными пальцами, на одном из которых поблескивало обручальное кольцо. Это одержимость, от которой люди теряют голову. Мудрая личность разделяет свою любовь со всем миром, с друзьями, птицами, цветами, небом. Анита рассмеялась с нескрываемым удовольствием. К сожалению, мне хотелось поспорить с Джорди, в итоге я начала говорить какие-то общие бессвязные слова, о которых позже пожалела.

Через некоторое время мы с Анитой извинились и сказали, что нам пора. Уже поздно, нужно было кормить Салли. Начался сложный процесс одевания: пальто, шарфы, шапки….

Мы вышли из «Бара Спаньоло» и услышали, как где-то позади нас новый знакомый продолжал проповедь. Когда мы оказались на улице, Анита сообщила мне, что ирландец считается единственным верным мужем во всем Кастелламмаре.

* * *

Телефон снова принялся сумасшедше трезвонить, как в первые дни моего пребывания у Аниты. Но это не всегда был Даниеле и даже не Доменико. Как-то раз, убирая швабру в кладовку, краем глаза я заметила Аниту. Она держала в руках трубку и разговаривала, наматывая телефонный провод на палец. Это было какое-то гипнотическое движение руки, которая выплетает, вышивает будущее. Звонил всего лишь коллега, сказала она мне позже, адвокат, с которым Анита познакомилась на собрании в Неаполе. Он жил в Риме, но родом был из Пармы. Он очень образованный человек, увлекается политикой, но всего лишь друг.

Как-то ближе к вечеру за мной заехал Раффаэле и заявил, что ему надо отвезти кое-что сестре в гостиницу. «Кое-что» точно было не из квартиры в аварийном доме. Предмет помещался в небольшом пакете, который Раффаэле дал мне. Раффаэле резко газанул. Гостиница находилась над судоверфью, которая с этого ракурса демонстрировала свои тяжеловесные механизмы, и рядом с туристической дорогой, ведущей к замку. Отсюда сверху море казалось длинным и серым, словно река, а гору подпирала каменная стена, удерживающая ее от обрушения на гостиницу. Выкрашенная в яркие цвета гостиница словно выставляла напоказ свои звезды. Государство — вот настоящая мафия, рассуждал Раффаэле, паркуясь. Только государство могло позволить себе расположить в гостинице эвакуированные семьи, по крайней мере зимой, пока мало туристов.

— А весной где они будут жить?

Раффаэле не ответил, важно кивнув мужчине за стойкой, который явно привык к регулярным визитам моего парня. Красиво оформленный коридор выглядел многообещающе, но сам номер оказался похож на туристический лагерь. Везде валялись игрушки, пустые бутылки из-под воды, над