Цветок зверя - Шелби Мануэль

Я прожила свою жизнь, думая, что меня просто забыли в канаве, как мусор, но, возможно, я была просто незаконченной работой. Я была им не просто не нужна; они предпочли бы, чтобы я умерла. Их ошибка оставила меня с поврежденным мозгом, который держал меня в ловушке всю мою жизнь. А потом они наняли этого человека, чтобы он закончил работу.

А вместо этого он освободил меня из той клетки. Я вытираю слезы, глядя на него, чувствуя странную волну привязанности и благодарности. Если его челюсти сожмутся еще сильнее, я думаю, он сломает зуб. Мне нужно успокоить его.

— Что я сделал? — Его руки впиваются в колени, а брови хмурятся.

— Ничего, Николай. — Я опускаю колени на кровать и складываю руки на коленях. — Я действительно не знаю, почему я сегодня расстроена. Просто эмоциональна. Прости. — Я нервно сжимаю руки, когда на мгновение отвожу взгляд, внезапно чувствуя себя более уязвимой, чем я уже была. — Я думаю, слезы немного помогли. — Я вытираю еще одну слезу рукавом свитера.

От моих слов его лицо искажается от замешательства, когда он откидывается на спинку кровати рядом со мной, озадаченно глядя в окно перед нами.

— Я думаю, это вырабатывается окситоцин, — говорит он категорично, его тон заставляет меня думать, что этот ответ его не удовлетворил. Может быть, я смогу помочь ему с этим.

— Думай об этом как о физическом доказательстве работы, которая происходит в твоем сердце.

— Физическое доказательство того, что мое сердце работает — все это. — Он неопределенно указывает на то, что он просто жив, и я закатываю глаза.

— Не про это, Железный дровосек. Я имею в виду твое... — Я поворачиваюсь к нему коленями, заставляя его наклониться ко мне грудью. — Я имею в виду, как твое сердце, — медленно произношу я, понимая, что на самом деле не знаю, как это объяснить. Вместо этого я провожу рукой по его груди, туда, где в ответ колотится его сердце.

Его взгляд медленно опускается на движение, когда огонь, который мы, кажется, создаем, излучается через мою ладонь. Это начинает становиться единственным, что я могу чувствовать.

— Хорошо. — Он понимающе кивает, прежде чем подавить некоторые эмоции. — Если тебе нужно поплакать, я бы хотел остаться. Это нормально? — спрашивает он так мило, что я чуть не разражаюсь слезами. К черту все это. Я знаю, что поможет мне прямо сейчас.

— Конечно. Но я собираюсь вздремнуть. — Я забираюсь под одеяло, и он тоже спускается вниз, чтобы лечь на спину, не сразу забираясь под одеяло и не притягивая меня к себе, как обычно делает. Я в некотором роде рассчитывала на это.

Я сдвигаюсь и вытягиваю ноги, прежде чем подтянуть колени, надеясь, что он поймет намек на то, что теперь я готова к объятиям. Нужно ли мне объяснить ему это по буквам?

— Николай, — я хотела сказать это легкомысленно, но требование срывается с моих губ.

— Да? — бормочет он, словно пытается утешить меня, вероятно, беспокоясь о том, что я буду делать в таком состоянии. Черт бы его побрал.

— Ты можешь обнять меня? — Я зажмуриваюсь, когда стыд на мгновение накрывает меня. Как я могу спрашивать об этом?

Как только он скользит мне за спину и обхватывает меня обеими своими горящими, стальными руками, заключая в клетку, как я того жаждала, он не оставляет места для стыда. Тепло окружает меня, когда он это делает, и мы оба делаем глубокий вдох.

Что бы здесь ни происходило, это опасно. Может быть, не так серьезно, как все, что происходит за этими лесами, но для меня это много.

Ты находишь красоту во всем

Николай

— Но как ты можешь отличить одно от другого? — Она раздраженно вздыхает, завязывая волосы в пучок. Я смотрю на растение в своей руке, и нас обоих охватывает замешательство.

— У бузины почки расположены под углом, но борщевик растет гроздьями, — медленно повторяю я, указывая на землю, где растет их кучка.

— Боже мой, Николай. Я знаю! Но они выглядят одинаково! Я спрашиваю конкретно, в чем разница, кроме того, что ты сказал, что с бузиной все в порядке, а от борщевика я ослепну. — Она закатывает глаза, и я знаю, что ей не нравится, как сильно это меня забавляет, поэтому подавляю улыбку. Я топчу обломок куста борщевика, чтобы показать ей, что находится под ним.

— У бузины иногда ягоды растут на верхушке, но эти черные луковички в нижней части борщевика всегда будут там, — объясняю я, когда она наклоняется ближе и поджимает губы.

— Ладно, это просто. У смертоносного есть яйца, а хороший кастрирован. Поняла. — Она кивает в знак понимания, и я фыркаю в ответ на смех, записывая напоминание заказать ей перчатки для сбора растений. Сегодня она дважды чуть не дотронулась до ядовитого плюща. Я быстро еще раз проверяю ее "предсмертный" счет. Сегодня у нее только три. У нее получается все лучше.

Мы продвигаемся дальше по случайному пути, который она создала сегодня, и она продолжает задавать мне вопросы о каждом выбранном мной растении. Это наш шестнадцатый день тренировок, и я не удивлен, но невероятно впечатлен тем, насколько она по-настоящему умна. Она многому научилась. Я имею в виду, она не может освежевать кролика без слез, и я все еще учу ее, какие растения и грибы убьют ее, но она так много впитала.

Она уже начала работать над улучшением системы фильтрации воды, которая у меня есть для дождевых бочек. У нее есть идеи для всего, что я здесь делаю. Отчасти это идеалистично, и она не совсем понимает, что значит быть отключенной от сети без водопровода, но сказала, что собирается начать работать над планом для этого.

Задавая мне сотни вопросов, она смогла многому научить меня, даже не пытаясь. Это немного ошеломляет, и я устал от того, каким идиотом иногда себя чувствую, но она всегда находит способ заставить меня понять, не заставляя чувствовать себя монстром. Она сказала мне, что в любом случае считает этот термин "субъективным".

Кроме того, я следую своим правилам. Я прикасаюсь к ней только при необходимости. Но она инициирует это чаще, и в эту захватывающую игру я играю весь день. На мой взгляд, то, что она попросила меня подержать ее на руках во время дневного сна на прошлой неделе, было большим шагом.

В итоге мы так и не уснули, так что я просто держал ее на руках. Пока она боролась со сном, мы