Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу

class="p1">И в тот миг, когда мои руки уже были готовы коснуться лица адмирала Пелью, я вспомнила собственный страх. Когтистую длань на шее Таичи и ужас от мысли, что я могу причинить ему боль.

Я вспомнила тело миссис Тисл. Окровавленную спальню моих родителей. «Что, если отец так же пытался защитить мать, заставляя её бежать? Что, если к ним в ночи тоже пришла я?»

Эти мысли снимали оцепенение и разрушали власть шёпота надо мной.

– Подчинись! Сделай, что должна, иначе все, кого ты любишь или только должна полюбить, умрут!

Тени не хотели отпускать ни меня, ни мою жертву. Они заполнили комнату своим тягостным зловонным присутствием.

«Нужна свеча… Нужен свет!» Я схватила с прикроватной тумбочки адмирала свечу и спички.

– Погаси его солнце! Заморозь его! – приказывали тени.

В какой-то момент мне даже показалось, что я различила в них обезображенные старческие лица. А потом спичка прошуршала по коробку и загорелась. Тени бросились врассыпную, когда я дрожащими руками зажигала свечу. Фитиль всё никак не хотел заниматься пламенем, и догорающая спичка больно обожгла кончики пальцев.

Я вскрикнула, роняя своё единственное спасение.

Вскрикнула и проснулась.

Даже не на футоне, а но полу рядом с ним. Видимо, скатилась с него, ворочаясь во сне.

– Я не дома… – шёпот, смешанный с рыданием, вырвался из горла. – И хорошо, что я не дома… Хорошо, что это только сон…

Найдя в себе силы зажечь свечу в реальности, я поморщилась от боли в обожжённых пальцах. Они не могли болеть. Ведь я обожгла их только в кошмаре. Кошмар не мог быть реальностью! И всё же на кончиках большого и указательного пальцев появились заметные волдыри.

Тогда я решила, что больше не буду спать.

Глава 14

Исповедь Таичи

Зима окончательно вошла в свои права, и я поняла, почему некоторые называли Гокаяму снежной тюрьмой. Бури спускались с гор едва ли не ежедневно, заметая улицы, тропинки и ложась непроходимыми сугробами, достигающими окон.

Мастер Мэнэбо предлагал мне ночевать в тясицу, чтобы лишний раз не выходить на улицу и не пробираться по снегу до хижины, но я слишком боялась навредить ему в те редкие минуты сна, в которые погружалась не по своей воле, но по воле измученного тела и разума. Мне продолжали сниться эти ужасные реальные сны, посланные тенями.

Пару раз я снова оказывалась в доме адмирала Пелью. Всё повторялось: путь по коридору, разглядывание портретов, попытка убийства… Но всякий раз мне удавалось вспомнить о родителях, Таичи, миссис Тисл – обо всех людях, которые заставляли меня не терять человечность.

Были и новые сны. Их отголоски преследовали меня и прошлой зимой, но в этот раз мне казалось, что я действительно перемещалась с места на место. Например, в одну из ночей я оказалась в покачивающейся каюте какого-то судна. В ней дурно пахло жировыми свечами и алкоголем. За щербатым столом сидел сгорбленный старик с загорелым лицом, испещрённом глубокими морщинами. Одет он был в потасканную тельняшку, а на седых волосах криво сидела английская морская шапочка. Старик что-то шептал, не слыша моего приближения. Заглянув ему через плечо, я увидела, как он дрожащими руками заполняет страницы дневника. В уголке каждой страницы неровным почерком было выведено имя: Мэллард. Оно казалось мне странно знакомым, как будто я слышала его от графа, но вспомнить контекст не могла.

Уже привычные тени заполнили каюту, шепча свои неизменные призывы заморозить солнце. Однако, в отличие от адмирала Пелью, старик Мэллард, казалось, чувствовал их присутствие.

Он вздрогнул, резко оборачиваясь ко мне, и хрипло выдохнул:

– Я знал, что так будет.

– Знали? – спросила я, почти сразу кривясь от диких криков теней, раздавшихся в моей голове.

– Не говори с ним! Заморозь его! Убей его! Мы приказываем!

– Двадцать лет… Двадцать лет я ждал, что за огонь на чужой воде придётся заплатить… – шептал старик, опускаясь передо мной на колени. – Двадцать лет я чувствовал приближение расплаты. Забери меня. Только меня. Не трогай тех, кто был тогда молод и глуп.

Его пересохшие губы дрожали, а мутные старческие глаза словно уже глядели из-за пелены смерти. Быть может, именно поэтому он видел меня и тени. Руки сами потянулись вперёд. Они опять были покрыты убивающим льдом.

– Видишь, он сам понимает, что виноват, сам жаждет смерти… Если убьёшь его, мы дадим тебе выспаться, больше не будем тревожить каждую ночь…

Что бы ни говорили тени, я видела перед собой лишь напуганного старика, который боялся не за свою жизнь, а молил меня не трогать кого-то другого. Точно так же адмирал Пелью сталкивал с кровати жену в попытке спасти хотя бы её.

И вновь мне удалось побороть соблазн послушаться теней. Да, я смертельно устала и не была уверена, что перенесу ещё хоть ночь с такими снами. Но зато мне было точно известно, что убивать я не стану.

Кошмар закончился, как и предыдущие, возвращая меня в комнату в хижине.

На следующую ночь меня перенесло уже в другое место – с любовью обставленную детскую. Тени требовали от меня убить детей, мирно спящих в их кроватках. Они снова обещали оставить меня в покое, если послушаюсь. Но я отказывалась… Ночь за ночью я чувствовала, что скорее умру сама, чем сделаю то, чего от меня требовали эти бестии, кем бы они ни были.

Не от большого благородства. Скорее, от страха и злости.

– Чего вы ко мне прицепились?! – рычала я во тьму своей комнатушки, пытаясь не заснуть. – Что вам от меня надо?!

Но когда я говорила с ними напрямую, тени безмолвствовали.

Так продолжалось неделями. Наверное, мне стоило быть благодарной себе за то, что ни разу не подумала о самоубийстве. Я слишком любила себя и жизнь для такого решения проблемы. Но, кто знает, насколько хватило бы моей стойкости, не случись то, что случилось в середине зимы?

Скорее всего, рано или поздно я сдалась бы. Убила бы. Не себя, но кого-то из тех, кого тени называли «проклятыми». Однако мне мне удавалось держаться… Пока.

К середине зимы слова Мэнэбо о сокращении выручки обрели смысл. Никто не посещал тясицу, боясь преодолевать путь от деревни по непроходимому снегу. Почти никто.

Один человек каждое утро входил в едва открывающуюся из-за ветра дверь, кланялся мастеру, садился за столик в углу, заказывал бесконечное количество чая и пил его до темноты. Это был Таичи. Упрямый, твердолобый мужлан, который с момента моего обморока на