Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

возвращало в страшные минуты неуправляемого жара. Иноземец будто лишил её собственного тела, которое хранило все её мечты, все мысли и желанные прикосновения. Запятнал его своими поцелуями, больше ничего не оставив. Её самой не осталось. И что будет дальше, ей было безразлично.

Пока в комнату снова не вошел иноземец.

Она почувствовала его спиной, обнажённым позвоночником, и тут же резко обернулась. Невозможно будет вытерпеть, если он к ней хоть раз прикоснётся. Да еще и со спины, чтобы она ничего не видела, только чувствовала. Ни одной крупицей тела она не хотела его чувствовать!

Забившись на кровати к самой стене, Соловейка сжалась, смотря на иноземца, ловя каждое его движение, он снова молился своей безумной богине. А потом резко кончил молитву и рухнул руками на кровать, придавив ладонями накидку. Лёгкая материя поползла вниз, Соловейка вцепила в её край, наклоняясь, чтобы не оказаться обнаженной. Иноземец приподнял голову и оказался так близко, что Соловейка почувствовала пугающий запах дыма и масла, исходивший от него.

– Сегодня великий день, огненная дева, – вкрадчиво сказал он, смотря тем самым хищным, голодным взглядом. – Твой день! День, когда ты отправишься к моей любимой, моей прекрасной Иштар и передашь ей мою любовь, – иноземец повёл носом у лица Соловейки. Она вздрогнула, хотела отстраниться, но за спиной была стена. Его тёмные, да еще и обведённые черной краской глаза, будто одурманивали её. Соловейка не могла повернуть головы или зажмуриться. Как и в прошлый раз – она ничего не могла сделать, не могла противиться безумному колдуну.

А он вдруг одной рукой резко выхватил кинжал и махнул им над головой. Малка завизжала, рассеивая чары, Соловейка тут же закричала, попытавшись оттолкнуть руку, но мгновенно замерла: иноземец с силой опустил оружие рядом с её бедром, проткнув кровать.

– В полночь этот клинок пронзит твоё лоно, и ты передашь Иштар мою любовь.

Он встал, вынув кинжал, снова начал молиться на чужом языке и вскоре ушел. Изумлённая Соловейка сидела на кровати, смотря на оставшийся от ножа разрез. Что он сказал? Что сегодня пронзит её клинком… Её зарежут эти безумные огнепоклонники ради своей Иштар. Как Скорпуньские жрецы зарезали красавицу Ладушку.

Страх с такой силой ударил в голову, что Соловейка соскочила с места и тут же упала перед Малкой: ослабевшие ноги её не слушались. Девочка отмерла, бросилась к ней с криками. Она что-то быстро-быстро говорила, до сознания её быстрые слова через плач не доходили.

– Малка, нам надо бежать отсюда! – наконец сказала Соловейка, взяв девочку за плечи.

Теперь она это точно поняла: их убьют, безжалостно зарежут и никто никогда не узнает, где они сгинули... Разве так может быть? Нужно бежать. Лучше замёрзнуть где-нибудь в снегу под деревом, чем снова оказаться на холодном шершавом камне с клинком между ног. Как он сказал?.. Он сказал, что не просто зарежет её, он сказал… Ужас до того охватил Соловейку, что она вся задеревенела, снова чувствуя холод метала на бедре. Иноземец так безумно и жадно на неё смотрел, что она сразу же поняла: он не солгал. Он не пугал. Он действительно сможет раздвинуть ей ноги и вонзить нож ради своей такой же безумной богини. От страха затошнило. Как безумная она снова и снова повторяла, что нужно бежать, сжимая плечи Малки, пока девочка не скуксилась, то ли от страха, то ли от боли.

– Как же мы сбежим, сестрица? Мы же заперты!

Соловейка бросила взгляд на дверь и тут же всё придумала. Раз Малке разрешают приносить ей еду, то может быть… они смогут сбежать так же, как когда-то она сбежала из родительского терема! Нужно лишь оставить дверь открытой, как тогда!

– Но тогда меня поймают и точно высекут до смерти, – всхлипнула Малка и тряхнула головой.

Незаплетённые, давно немытые волосы её сбились в колтуны. Рубашонка, ни разу не меняная, вся грязная и кое-где порванная. Малка так хотела быть рядом, под защитой, а Соловейка снова подставляет её? И теперь уже не под руку князя, а под нож безумных огнепоклонников? Они их точно убьют! Её и Малку. Разве она может просить об этом?..

Соловейка с таким трудом сдерживала слёзы и готовые вместе с ними вырваться мольбы, что у неё болью схватывало горло. Малка всё плакала и говорила, что её теперь точно-точно забьют. Никак им не вырваться, – плакала девочка, – везде тут все бродят, в этих своих одеялах, поют песни и молятся на свечи – страшно.

– Надо попробовать, Малка, – ласково сказала Соловейка, вытирая слёзы с щек девочки. – Может, мы завернёмся в одеяло и нас никто не заметит?

– Тебя, сестрица, точно заметят. Они только о твоём огне и говорят… – сказала Малка, глянув на длинные рыжие волосы Соловейки.

– Тогда ты должна сбежать одна и позвать на помощь! – выпалила Соловейка так быстро, что не сразу поняла: некого им тут позвать на помощь! Не одноглазого же, который обещал прислать её голову князю Остромыслу.

Малка и сама это поняла. Она еще сильнее сморщила нос и расплакалась, а вслед за ней и Соловейка. Неужели они останутся тут навсегда до самой смерти?.. Которая настанет прямо сегодня. Отчаяние заменило собой жажду жизни. Что же им делать? Может, когда иноземец снова придёт, Соловейке прыгнуть на него и отобрать нож? Она сможет убить или его, или себя, лишь бы не оказаться снова на камне.

– Ничего-ничего, – всхлипнула Соловейка, утешая Малку и саму себя. – Просто когда он снова откроет дверь, я брошусь на него. Брошусь!

– Такая ты смелая, сестрица… – вытерев нос краем замызганной рубашки, сказала Малка.

Она смотрела на неё такими огромными, влажными от слёз глазами, что Соловейке становилось не по себе. Наверное, и она всегда такими глазами смотрела на братьев… на брата. На Аяра. И он всегда мог что-то придумать, утешить добрым словом, спасти, всё-всё-всё уладить. А она его так обидела… Теперь у неё нет братьев, зато, кажется, появилась маленькая сестрица. Теперь ей придётся вспомнить все слова Аяра.

– Не бойся, – сказала Соловейка и закусила губы. Если бы Аяр это сказал таким дрожащим голосом – она бы ни за что ему не поверила. Но Малка кивнула, встряхнув волосами и ничего другого, кроме как попытаться её спасти, не осталось.

* * *

Время тянулось невыразимо медленно. Соловейка и Малка успели и поплакать, и успокоиться, и подумать, как можно