Пламя в моем сердце - Рита Трофимова

теперь, по рассказам Эдика, Изольда Дмитриевна носилась с ним как с ребёнком, порой даже больше, чем этого требовалось. Он мало разговаривал, всё больше молчал, однако по выражению глаз было заметно, что он понимает всё.

Эдик подошёл к отцу и ободряюще похлопал по плечу, но тот выискивал взглядом Элу. Она осторожно вошла следом за Эдиком, остановившись за его спиной.

— Мариночка? — удивлённо прошамкал Филипп Эдуардович, вытягивая шею.

— Папа, это Эла Альтман, дочка наших соседей по даче. Помнишь её? — Эдик притянул Элу за талию и подвел поближе к отцу.

Филипп Эдуардович покряхтел, покачал головой, улыбнувшись одним уголком рта, и пожал её руку, вот только огонёк во взгляде потух.

Эдик вручил родителям подарки. Отец долго разглядывал фляжку, вертел, тыкал пальцем в надпись «СССР», при этом повторяя:

— Вот, вот… комсомол.

— Да, пап, вспомним старые добрые времена, — поддержал его Эдик, явно догадавшись, о чём хочет сказать отец. — Время твоей юности. Студенческие годы, любовь, весна.

Изольда Дмитриевна с прохладцей оглядела шкатулку и забрала её из рук Элы, словно подношение от крестьянки приняла. Впрочем, может, Эла заблуждалась на этот счёт, неправильно истолковав её реакцию, потому что Изольда тут же надела очки и уже более тщательно изучила подарок.

— Ну что ж, недурно, недурно, — протянула она, поставив шкатулку в шкаф на видное место.

У Полянских была достаточно большая светлая квартира с высокими потолками и старинной добротной мебелью, наверняка доставшейся семье по наследству от родителей. Эла внимательно присмотрелась. На первый взгляд, в комнатах прибрано и чисто, однако, не помешала бы и генеральная уборка. Видно, Изольда совсем забегалась и всё свободное время посвящала заботам о муже.

В гостиной был накрыт стол, на котором стояли холодные закуски и салаты, и, ожидаемо, у каждой тарелки лежали столовые приборы. При взгляде на них Эла едва не передёрнула плечами.

Изольда Дмитриевна незаметно возникла в зале с блюдом в руках. Всё её внимание было приковано к сыну. Эле она будто намеренно давала понять, что не в восторге от её визита.

— Вот, Эдуард, фалафель. Для тебя специально готовила. Я ещё вареники с судаком сделала, знаю, что любишь.

— Мама, ты, как всегда, превзошла саму себя. — Эдик с теплом взглянул на мать и как-то по-особому ей улыбнулся.

— Я всегда к твоему приходу стараюсь приготовить что-нибудь вкусное. Георгиевна-то давно потеряла сноровку, — продолжала вещать Изольда, не сводя с Эдика глаз, но стоило ему отвернуться к отцу, как тут же проворчала себе под нос с кислой ухмылкой: — А жёны, они такие, сегодня есть, завтра нет. Не знают, с какой стороны к плите подойти.

Эла сделала вид, что пропустила издёвку мимо ушей. К счастью, Эдик был занят отцом и не обратил внимания на слова матери.

Вскоре все расселись по местам. Филиппа Эдуардовича как хозяина дома посадили во главе стола. Изольда оказалась возле мужа и стала повязывать ему нагрудник на шею, очень похожий на те, что обычно надевают маленьким детям во время кормлений.

— Иза, я что тебе, ребёнок? — громко запротестовал Филипп Эдуардович, пытаясь снять с себя нагрудник здоровой рукой. Лицо налилось краской, мохнатые брови нахмурились.

— Как наш папа перед красивой девушкой застеснялся. — Изольда сухо засмеялась, погладив его по плечу. — Ну, Филя, не противься. На тебе рубашка новая. Ты сам велел тебя нарядить. Вдруг испачкаешься?

— Мама, — Эдик укоризненно покачал головой, — порой ты бываешь слишком прямолинейна.

— Да чего церемониться, тут все свои. — Она скосила на Элу взгляд.

Филипп Эдуардович попыхтел, но всё же смирился с нагрудником. Изольда уселась рядом с мужем, положила в тарелку салат и внимательно следила за тем, как он управляется с едой, комментируя и направляя каждое его действие.

Эла облегчённо выдохнула: ну хотя бы внимание было приковано не к ней. Как же она ошибалась!

Эдик поглядывал на мать и явно не одобрял её активности, при этом он не забывал ухаживать за Элой, предлагая холодные закуски и блюда для дегустации.

— Фалафель, — заинтересовалась Эла, пробуя на вкус хрустящие шарики из жареного нута. — Впервые ем такое.

— В Израиле в каждом доме готовят. Кстати, блюдо как раз порционное, но всё же лучше пользоваться столовым ножом, — назидательно сказала Изольда.

Эла последовала её совету и стала аккуратно разрезать шарики пополам. Эдик, напротив, будто специально пропустил замечание матери мимо ушей, накалывал на вилку хрустящие комочки и отправлял в рот. Заметив, что Эла облюбовала салат с кальмарами, Эдик подложил ей пару ложек в тарелку, на что Изольда досадливо поморщилась.

— Надеюсь, что на людях ты так не ведёшь себя, мой дорогой сын, — пожурила его она, впрочем, довольно беззлобно. — Если я говорю, что лучше пользоваться ножом, так будь добр исполнять. Подкладывать еду в тарелку без просьбы тоже моветон. Как и указывать вилкой на блюда. — Она с прищуром взглянула на Элу, и тон её стал заметно холоднее.

— Извините, что-то я не припомню такого, Изольда Дмитриевна. — Эла сконфуженно прочистила горло и, выдержав паузу, продолжила трапезу.

— Мама, успокойся, — тут же пришёл на помощь Эдик. — Может, дома мы отдохнём от всех этих светских условностей? — Он взял со стола бутылку и стал разливать вино по бокалам.

Изольда примирительно улыбнулась, но промолчала. Похоже, она находила удовольствие в том, чтобы вставлять шпильки и поучать.

Спиртное для бывшего профессора тоже было под запретом. Когда Эдик потянулся с бутылкой к фужеру отца, Изольда остановила его строгим жестом, поставив перед мужем бокал с яблочным соком.

Филипп Эдуардович тяжко вздохнул, но снова смирился.

— Мариночка, давайте, — обратился он к Эле, подняв бокал.

— Папа, это Элеонора. Эла, — поправил его Эдик, чуть ли не по слогам произнеся её имя.

— А вы совсем меня не помните, дядя Филипп? — с надеждой спросила она, намеренно обратившись к нему как в детстве. — Вы так смешно шутили со мной и Светочкой. Помните, как мы играли в бал кукол, а вы говорили: «Эла, какое у тебя платье прекрасное!». А я отвечала: «Не красное, а зелёное».

Филипп Эдуардович на минуту задумался и покачал головой.

— Антероретроградная амнезия, — медленно проскандировал он, улыбнувшись одним уголком рта.

— А я, между прочим, помню ваши детские проделки. — Эдик озорно подмигнул Эле. — Никогда не забуду свою испорченную футболку с