Возвращение домой - Евгения Преображенская

– Я только задала вопрос, – прошептала Леса. – Я знаю то, что видела сама и что рассказывали беженцы… О мёртвых городах и деревнях Нагарата… О неописуемых ужасах и боли… И если бы я знала, что могу помочь…

– Что тогда? – перебил её Зар. – Ты бы ходила по Нагарату, водя за собой армию мёртвых? Ты владеешь силой, но ты не знаешь её законов. Не знаешь, насколько бы тебя хватило. Не знаешь, как быстро ты захлебнулась бы мёртвой водой, сама стала бы одной из неупокоенных… – Мужчина раздражённо рыкнул, оглядел пещеру. – Здесь, вдали от людей, я обитаю не первый год. Только в этом лесу я могу защитить Нагарат от своей тёмной силы, от себя! Только здесь живая вода и мёртвая поют гармоничную мелодию… животные родят и умирают, как заведено в природе. И я сам жив, пока не переступил через эту гармонию…

– Живая вода должна петь с мёртвой? – переспросила Леса, в упор глядя на хозяина пещеры.

– Только их общая гармоничная мелодия может поддерживать жизнь, – уже тише и ласковее ответил Зар. – В большом мире и в одном маленьком человеке…

В свете огня Леса смогла лучше разглядеть его рослую могучую фигуру, прикрытую лишь на бёдрах звериной шкурой. Рисунок волос поднимался вдоль стана к широкой груди, словно птица раскинула крылья. Лицо большей частью скрывала чёрная борода.

Леса не понимала, что ощущает. Она устыдилась нахлынувших чувств и отвела глаза. Мужчина сделал к ней ещё шаг, остановился совсем близко.

Что это значит? Леса кое-что читала в храмовых книгах. Она знала, чем порой платят за своё спасение прекрасные девы – они становятся жёнами рыцарей. Леса смутно догадывалась, какая благодарность от неё потребуется.

Сердце её тревожно забилось, но не из страха. Другое чувство заполнило его, окатив горячей волной щёки, груди, живот. В голове зашумело. Леса покачнулась, будто навстречу.

Мужчина поймал её, положил руки на худенький стан, спустился ладонями к бёдрам. Он притянул Лесу ближе к себе, склонился над ней.

Девушка отвернулась. Губы чудища прильнули к её шее. Его пальцы осторожно развязали пояс, потянули вниз платье. Нагую кожу обдало повеявшим из леса ночным холодом. В тот же миг горячие поцелуи и жёсткая, но тёплая борода согрели.

От мужских прикосновений у Лесы закружилась голова, разом подкосились колени. Зар легко поднял её на руки, понёс, уложил. Леса зажмурилась. Спиной она ощутила нежность меха, на себе – тяжесть мужчины.

Это была блаженная, желаемая тяжесть. Собственная слабость доставляла неясное наслаждение. Девушка не сопротивлялась, когда мужчина накрыл её, раздвинув собой её колени.

Леса онемела, боясь пошевелиться. Она замерла, будто все силы разом её покинули. И сладостная истома наполнила тело девушки.

Касание мужских волос, его горячей гладкой кожи, ненасытных губ, лобзающих груди, усиливало желание. Как трение порождает пламя, так прикосновение разжигало страсть. Плоть тянулась к плоти.

Зар ласкал Лесу, осторожно, чтобы не поцарапать, оглаживал ладонями, без устали целовал. Леса будто вся сделалась ощущением. Полной грудью она вдыхала его запах, впитывала телом его тепло.

Лишь когда Зар пронзил Лесу, когда плоть слилась с плотью, девушка сбросила оцепенение. Она обвила ногами мужчину, приподнялась, изогнулась дугой и упала обратно.

Зар навис над ней, плотнее прижал к земле. Леса сильнее сжала его коленями, вцепилась пальцами в его курчавые волосы.

Дыхание чудища обожгло лицо Лесы, губы снова нашли её шею, поднялись выше. Зар приник к её волосам, прижался щекой и замер, в то время как бёдра его, напротив, стали двигаться чаще в танце соития.

Леса всхлипывала, точно не могла надышаться. Она стонала, рывками устремляясь навстречу. Она словно перестала быть хозяйкой своему телу, принимая в себя чужую плоть, словно утоляя давний голод.

Излив страсть, они замерли в объятьях друг друга. За время соития огонь доглодал поленья. В пещере стало темно, но не стало холоднее.

Спустя время Зар с неохотой, но всё же поднялся и вновь разжёг пламя. Леса отёрла бёдра и присела к костру. Она так истосковалась по живому огню. Почти так же сильно, как по мужскому телу.

Она не помнила себя, но теперь точно знала, что монахиней Единого она не была. Дочери Единого отказывались от мужчин, а сыновья от женщин. Лесе – возможно, из-за её беспамятства и незнания мира – это казалось противоестественным. Как если бы лисицы – тоже дети Единого – отказались рожать лисят.

Заворожённо глядя на танец света, девушка облизнула пересохшие губы. Ещё до того, как Леса осознала жажду, Зар протянул кружку, полную воды. Девушка осушила залпом, передала обратно и благодарно улыбнулась.

Зар явно не был тем зверем и чудищем, которым казался поначалу или же хотел казаться. Только что такой грубый, мужчина в манерах и жестах проявлял благородство, которого Леса не помнила даже в столичных солдатах.

Леса тайком разглядывала правильные черты его лица: брови с резким изломом, прямой нос, точёные скулы. Только губы прятались под бородой. О, эта длинная косматая борода… Но Лесе нравилось, как непокорными крупными кольцами вьются кудри на голове Зара.

Мужчина сел рядом. Оба они долго смотрели на пламя, перебирали свои думы. Леса размышляла о том, что привело её в эту пущу и в эти медвежьи объятья. Почему судьба не подтолкнула южнее, к степям? Почему не позволила отправиться в столицу? Что пробудило в ней страшную силу, притягивающую мёртвых? А затем страсть…

Леса тряхнула головой. Она перекинула свою взлохмаченную косу на грудь. Девушка разобрала волосы на пряди, долго вычёсывала пальцами, чтобы переплести заново.

– Оставь распущенными, – попросил Зар.

– Хорошо, – Леса поймала его пристальный взгляд и смутилась.

– Красивый цвет, – негромко произнёс мужчина.

– Седой… – вздохнула девушка.

– Мне нравится… У брата такие же…

Воцарилось молчание. Ночь пела свою песнь. Ритмично наигрывал по листьям и камням дождь. Из лесной мглы доносились голоса зверей: рёв, мяуканье, вой. Протяжно переговаривались ночные птицы. И больше никого в этой части мира…

Где-то очень далеко, в других королевствах, в неизведанных землях, мир содрогался в болезненной лихорадке. Там бушевали войны, эпидемии. Там волны высотой с горы поглощали города, а землетрясения стирали с лица Хората сёла. Многочисленные бедствия и днём и ночью сотрясали последние оплоты цивилизации.

А здесь,