Укушенная - Джордан Стефани Грей

— Мы не убиваем других волков. Королева Сибилла судит преступников и выносит им смертные приговоры. Но не мы. Мы не убиваем своих товарищей по стае, придворных или братьев. Ни при каких обстоятельствах.

Я дрожу от ярости.

— Неужели ты так боишься преступления своей матери-предательницы, что отказываешься видеть нюансы правосудия? Я считала тебя мудаком, а не трусом, который прячется за детским одеяльцем и называет это законом.

Выражение его лица смягчается, тени, омрачающие его лицо, сменяются жалостью. Сожалением. Однако он не отпускает меня. Его рука остается на моём горле.

— Я не должен был быть твоим врагом, Ванесса. Я не хотел быть твоим врагом.

Это правда.

— Но?

— Это закон, — повторяет он. — Цивилизация требует порядка. Без порядка может быть только хаос. — Его взгляд падает на волчий аконит, который я всё ещё сжимаю в руке. — Я должен тебя выдать.

Я смотрю на него, на его ч чёрные волосы, на загорелую кожу, на изгиб губ и острый подбородок. Красивый. Грубый. Ужасающий.

— А что, если я заставлю тебя?

— Давай. — Его губы изгибаются, обнажая кончики клыков. — Попробуй.

— Отпусти меня, — говорю я, открывая ту часть себя, о которой почти забыла, — ту странную

силу, скрытую под слоями моего бушующего гнева, — и придавая своему голосу мелодичную глубину. Свободной рукой я хватаю его за челюсть, придвигая своё лицо ещё ближе. Наши губы почти соприкасаются, и всё его тело напрягается напротив моего. — Позволь мне уйти и никому не рассказывай.

Его зрачки расширяются в ответ, и на секунду мне кажется, что это сработало. Затем он пожимает плечами.

— Это всё, на что ты способна? — Чёрт, чёрт, чёрт. — Полагаю, это была хорошая попытка.

Я выгибаю бёдра, намереваясь высвободиться, но он едва ослабляет свою железную хватку. Я приподнимаю ноги, пытаясь втиснуть колени между нами в качестве опоры.

— Я ненавижу тебя…

— На тебе моя рубашка.

Я замираю от осознания, от унижения. Мои колени сжимаются по обе стороны от его бёдер, и, прежде чем я успеваю принять новую интимную позу, он рычит и отталкивает меня назад. Я прижимаюсь к столу, отодвигаясь от него, моргая от своей внезапной свободы. Его взгляд поднимается от того места, где его рубашка задралась к моим бёдрам, и он сердито смотрит на меня. Яростно.

— Тебе следовало держаться от него подальше.

Он выпускает когти и клыки. Мои щеки вспыхивают. Дыхание застревает у меня в горле, вместе со всхлипами, которые не могут вырваться наружу. Мой гнев угасает, и страх пробивается сквозь трещины в теле. Я не хочу умирать.

— Что, если бы у меня были доказательства? — Я запинаюсь, продолжая пятиться. Я натыкаюсь на другой стол, и он преграждает мне путь. Каликс крадется вперёд. В нескольких дюймах от меня. Когти наготове. Дерьмо. — Что, если я… если я смогу доказать, что это сделала она?

— Да? А ты можешь?

Нет, я думаю. Он тоже это знает, но не так хорошо, как я. Я провела недели, размышляя об отсутствии существенных улик. Косвенные улики — чушь собачья, записанная в моём блокноте. Недостаточно, недостаточно, недостаточно, недостаточно. В этом дворе доказательства — это всё. Без них никто не будет осуждён. А я… жду. Я резко вдыхаю.

Доказательства. Это. Все.

Я бросаю взгляд на аконит в своей руке. Засыхающие лепестки. Вспоминаю, как сам Каликс превратил дубинку моего отца в пластиковое конфетти. Моя грудь вздымается. В горле першит. Это глупая идея, но всё равно это идея.

— Ванесса, — предупреждает Каликс.

— У тебя нет доказательств. — Я перестаю думать и прижимаю ядовитый фиолетовый цветок к своей зияющей ране. Сначала он превращается в пыль. Потом обжигает. Ничто не сравнится с этими взрывами превращений или даже с ужасным жаром серебра. Скорее, это похоже на взрыв гранаты в моей плоти и костях. Я вскрикиваю, падая на колени. Волчий аконит вгрызается в мою руку. Глубже, глубже. Он сдирает с меня кожу изнутри. Я хватаюсь за запястье и проглатываю очередной крик.

До этого момента я не знала настоящей боли.

Бледная кожа превращается в серый пепел. Превращается в золу. Моя кровь чернеет.

Каликс чертыхается и бежит ко мне, его когти и клыки исчезают, когда он хватает меня и поднимает на руки.

— Грёбаная идиотка, — шипит он, но тащит меня в соседнюю уборную и усаживает на край раковины, украшенной резьбой из китового уса. Из крана льётся вода, но я не чувствую, что он моет мне руку. Я не чувствую ничего, кроме горячей хватки смерти.

— У нас есть несколько минут, — говорит он низко и хрипло, — прежде чем кто-нибудь придёт за нами. Ты что, с ума сошла?

— Ты… собирался меня разоблачить.

— Это было бы и близко не так плохо, как сейчас. — Он отводит мою здоровую руку, подставляя повреждённую под кран. Вода сочится через отверстие в ладони. По ощущениям это как лёд на летнем тротуаре.

— Больно, — говорю я.

Он сжимает челюсти и разжимает так часто, что я начинаю считать движения, просто чтобы не заснуть. Остаться в живых. Мир вращается, превращаясь в тошнотворную карусель, где крыша превращается в пол, а пол — в стену.

— Дыши, — приказывает он.

— Пытаюсь.

— Чёрт, — говорит он. — Это и в самом деле был твой грандиозный план? Украсть волчий аконит и отравить Эви посреди тронного зала? Если она мертва, кого волнует, что ты тоже мертва? — Он берёт со стойки тряпку и вытирает мне ладонь. Трёт рану, пока она снова не начинает кровоточить. Снова красная, а не чёрная. У меня снова кружится голова. Я хватаюсь за плечо Каликса, чтобы не упасть. Он вздыхает, сдуваясь от моего прикосновения.

— Идиотка, — бормочет он.

— Да, — шепчу я, и правда срывается с моих губ, как дымка муки. — Я не… не думала о том, как буду это использовать. После того, как она ударила меня ножом, и я увидела её брата… Я знаю, что они сделали это, Каликс. Я знаю это. И я так устала ждать, жить здесь в страхе. Я увидела волчий аконит и отреагировала.

Его взгляд становится жёстким.

— Ты недостаточно трансформировалась.

— Достаточно.

— Твои эмоции…

— Она умерла, Каликс, — говорю я. — Она умерла, а я… я — чудовище.

На мгновение между нами повисает тишина, пока он быстрыми, умелыми движениями перевязывает мою рану. Он отрывает рукав своей рубашки — почти такой же, как та, что всё ещё на мне, — и прижимает его к моей руке, впитывая как можно больше крови. Кровотечение не прекращается.

Проходят минуты, прежде чем он