Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

– Зато есть у Змэя!

– А Змэю до мэня дэла нэт, – просто ответил старик.

– Он прикажэт казнить тэбя, когда сочтет нужным!

Кривой не спорил:

– А послэ прикажэт казнить тэбя. И остальных из плэмэни, что когда-то звалось Дубом. Он прикажэт казнить всэх, кто выступит против его воли.

– Да!

– Но никто нэ умрет, пока того нэ пожэлает стэпь.

Брун наступил сапогом на веревку, что привязывала старика к низкому деревцу. Веревка натянулась, и Кривому пришлось поклониться ближнику.

– Стэпь давно мэртва! – выплюнул Брун. – Она большэ нэ командует нами! Мы сами сэбэ хозяева!

Единственный глаз калеки хитро прищурился.

– Знаешь, отчэго Стрэпэт нэ убил мэня сразу послэ того, как я на нэго напал? Оттого что я слышу стэпь. Вы, молодые, – сказал он, – давно оглохли. Вэличаете калекой мэня, а сами… Зэмля гнэвится. Зэмля сама рэшает, кому жить, а кому умирать.

Брун выхватил меч и приставил к горлу старика:

– Да? И что же скажэт стэпь, если я убью тэбя против ее воли прямо сэйчас?

Кривой недобро улыбнулся:

– Она скажэт, что ты дурак.

А после он вложил всю силу, каковую имел, и дернул. Видно, и в самом деле степь помогла и покачнулась под ногами Бруна. А может, придавливая веревку, он неловко встал. Но силы старика достало для того, чтобы обернуть мальчишку навзничь и отнять меч. Металл рассек мокрую петлю и освободил Кривого от привязи. Тот же металл мог бы оборвать жизнь нахальному юнцу, не уважающему старость. Но степь не напела калеке о смерти Бруна. Бруну еще предстояло свершить нечто важное.

Покинуть лагерь старику не составило труда. Множество воинов, друг с другом не знакомых и меняющихся после каждой битвы, не стали опрашивать шляха, уверенно пересекшего становище. Верный конь узнал седока еще прежде, чем тот приблизился, и, стоило Кривому взнуздать мерина и забраться в седло, понесся так, что не нагнал бы самый быстрый срединный скакун. Но погони и не было. Видно, степь и впрямь огласила свою волю.

Глава 21

– Ты, харя шляховская. Подь сюды!

Шатай медленно повернулся. После увиденного он и самой Рожанице был бы не рад, что уж говорить о тяпенских парнях, ищущих неприятностей.

– Ты нэ смэешь отдавать мнэ приказы. – Он зорко осмотрел говорящего, от стоптанных лаптей до мозолистых пальцев и выгоревших на солнце волос.

По всему видать, что парню, как и тем четверым, что явились с ним, привычнее было держать грабли да лопаты, чем оружие. Да и нынче, задумав недоброе, они прихватили не мечи, а вилы с серпами.

Шатай добавил:

– Ты зэмлэдэлэц, а нэ воин.

– Ты поглянь, как язык коверкает! Не ошибся Третьяк, шлях это! – торжествующе вскинул вилы самый высокий.

Тот, кого назвали Третьяком, тоже не отмалчивался:

– А я сразу его узнал! Холодка-то этот паскудник и прирезал!

– Ну, держи ответ! Ты Холодка в Тень отправил?

Шатай передернул плечами. Ему сейчас только тех, кого он зарезал, вспоминать не хватало…

– Я убивал многих. Но ни у кого нэ спрашивал имэни. И ваши знать тожэ нэ жэлаю.

Вперед вышел детина, способный свернуть шею тощему Шатаю одной левой. Кузнец Робко слыл спокойным малым и кулаками махать не привык. Мало кто мог раззадорить его настолько, чтобы втянуть в драку. Но, коли уж такое случалось, противники кузнеца обыкновенно уходили с извинениями.

Робко сказал:

– Что ж, моего имени можешь не запоминать. А вот Холодка вспомнишь, погань степная. Он мне как брат был!

И ударил, боле не раззадоривая себя, подобно трусливому кобелю. Шатай увернулся от привычного к кузнецкому молоту кулака, но Третьяк тоже времени зря не терял, зашел сбоку и вдарил черенком лопаты шляху по виску.

В голове зазвенело. Пятеро противников вдруг превратились в дюжину, а земля ушла из-под ног. Серп свистнул над теменем, шлях чудом успел пригнуться, но откуда-то сбоку снова пришел удар, а после кто-то подхватил его под мышки. Дальше били чем попадет, не разбирая, по лицу, по животу или по спине. Разве что на вилы не нанизали, надеясь позабавиться для начала. А Шатай висел, обмякший, в чьих-то объятиях, голова его безвольно моталась из стороны в сторону под ударами. И стоит ли противиться, если та, ради кого он прибыл в логово врага, уже сделала свой выбор? К чему аэрдын шлях, который, и верно, пролил кровь ее односельчан? Мужем или братом – он не нужен ей. Она уже нашла утешение в объятиях княжича…

Видно, Рожаница решила посмеяться над шляхом в его последний час. Именно его – княжича – Шатай увидел среди разъяренных срединников. Помстилось или взаправду Влас решил отплатить сопернику за пережитые в степи пытки? Неужто решил, что того, что он уже свершил, недостаточно?

Ненадолго тьма заволокла глаза шляху, когда же ей на смену вновь пришел свет, княжич и правда стоял с ним рядом. Вот только не бил, как остальные парни, а придерживал, перекинув руку Шатая себе через плечо.

– …сунься кто, сами увидите! – несвязно кричал он.

А парни, пьяные от драки, не то вовсе не узнали Посадникова сына, не то не захотели узнать. Едва отпрянув, они снова ломанулись вперед. Один враг или двое – не все ли равно супротив пятерых-то? Не подумали только крепкие сельские парни, что пред ними не просто два зарвавшихся юнца, а два воина, каждый из которых успел побывать в бою.

Влас встряхнул Шатая:

– Ну? Живой?

Тот ответил, хотя язык и заплетался:

– Нэ дождешься…

– Уж я надеюсь! На тебя двое по левую руку. Остальные мои.

– Вот еще! – скривился Шатай. – Я уложу троих!

– Сам смотри прежде не ляг!

И закрутилось! Тот не хлебал терпкого вина битвы, кто не сражался плечом к плечу! С другом али с соперником – кому какое дело, если противник общий?

Шлях и княжич в другой день с радостью один другому начистили бы рыла. Да они и пытались всякий раз, как выпадал случай. А нынче дрались слаженно, так, словно сызмальства учились! У врагов серпы да вилы, их больше, а кузнец Робко один стоил троицы… Но шлях и срединный княжич плясали в этом смертельном танце что на раскаленных углях, и, прихвати хоть один из них с собою меч, пришлось бы тяпенским девкам горько плакать о кончине пятерых добрых молодцев.

Робко размахнулся лопатой со всей силы, и мало что могло остановить его удар. Шатай и не пытался. Вместо того ловко провернулся вместе с Третьяком, подставляя удару вражескую спину вместо собственной.

Влас присел и сразу подпрыгнул, и