Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Мне кажется, что всем нам недостает Адольфа: гоняясь за принцами, мы презираем человека, но не все страдают, подобно Трубке, тоской по кухне.

Она открыла свою тайну, потому что всегда бывает необходим поверенный. Если теперь я выдаю ее секрет, то единственно по привычке изменять своим друзьям; но чем чаще я им изменяю, тем больше их люблю.

Ах, если бы вы знали, как мила Трубка, когда готовится принять Адольфа, наряжаясь в своенравный чепчик, в холщовое полосатое платье и белый передник величиной с виноградный лист. Точно готовится играть комедию, да разве она ее не играет?

Адольф верит всему. Ни разу не пришло ему в голову, что сама хозяйка переряжалась в горничную, чтобы снизойти, виновата, чтобы возвыситься до него.

Он пил вино полномочного министра с таким же неуважением, с каким тянул бы дрянное. Трубка перешла от министра к банкиру, потом к мамашину сынку, потом к отцу семейства, и Адольф попивал винцо всех этих господ.

Две недели тому назад они отправились на ярмарку в Руан, разумеется, в третьем классе, попросту, как следует серебрянику и горничной.

Таким-то образом исчезает часто Катерина Барду, прозванная Трубкой.

В сущности, она права, потому что повинуется сердцу, которое живет единственно этой страстью. Все для Адольфа! Прочим поклонникам достаются лишь крошки с ее стола.

Глава 4. Девица Неизбежная

Не кузина ли она Беспощадной? О нет, она кузина господина Бурдона.

Бурдон – самый деловой человек в мире. Он участвует во всех железнодорожных предприятиях во Франции и во всех заграничных займах. Ему нет времени жить, он едва улучает минуту для любви. Однако известно, что у него четыре любовницы. Я умалчиваю о законной жене, которая никогда не была его любовницей, даже в медовый месяц.

На что ему четыре любовницы?

Он добрый малый, который водит за нос мужчин и позволяет женщинам держать себя под башмаком. У него потому четыре любовницы, что он не смеет бросить ни одной из них. Бурдон уверен, что они обманывают его, но количество утешает его в качестве. В хаосе мыслей он забывает или, правильнее сказать, путает их имена.

Еще сонный, он отправляется утром на совет администрации или на деловое свидание. У него столько же памятных книжек, сколько любовниц, но он забывает их всюду, так что нередко их должность исполняют рубашечные манжеты, белые, накрахмаленные, точно проголаненная бумага.

Не имея памяти, он, сев утром в экипаж, записывает назначенные на этот день дела. Эти записки своего рода стенография.

Арманда означает, что он должен завтракать с одной из своих любовниц, встающей раньше других. Тряпочка означает, что обязан свезти горсть золота этой юной плутовке. Олимпия напоминает ему о необходимости отправить письмо этому падшему ангелу, ожидающему его в Монако. Неизбежная означает, что между одиннадцатью часами и полуночью эта заблудшая овца будет его ждать в ложе на авансцене известного театра.

Возвратясь домой в два часа утра, он уничтожает эти каббалистические знаки. Вот почему от завтрака до ужина он хранит в кармане хлебную корочку.

Но нельзя быть осторожным всякий час. Прачка часто замечала таинственные надписи на рубашечных манжетах. Не желая, чтобы вода смыла эти надписи и унесла в Лету, она списала их в свою книжечку. Став прачкой, она все-таки не утратила женской природы и потому нашла приятным для себя нанести жестокий удар сердцу госпожи Бурдон.

– Сударыня, – сказала она ей однажды, – я часто замечаю надписи на рубашечных рукавах вашего мужа.

– Какие надписи?

– Да такие. Работая постоянно на ваш дом, я сочла своим долгом снять с них копии, чтобы показать вам. Попадаются имена, числа, цифры. Это какая-то тарабарщина, но господин Бурдон, конечно, сумеет ее разобрать.

Госпожа Бурдон стала читать с тревожным любопытством.

– Что это такое? Неизбежная?

– Ах да! Что касается Неизбежной, то это слово я заметила почти на всех рукавах, между тем как Олимпия попалось только два раза.

– Понимаю, это фабричные метки. Я покажу их мужу.

– И я так же думала, – ответила прачка и прибавила про себя: «Так и должно быть, потому что на всех этих девицах есть своего рода метка».

Произошла удивительная сцена, вполне достойная театра, когда вернулся домой Бурдон в первом часу ночи.

– Нам нужно поговорить наедине, – объявила госпожа Бурдон и принесла книжку прачки. – Потрудитесь объяснить, что значит Неизбежная.

Муж клялся, что ровно ничего не понимает.

Вот история этой особы, настоящее имя которой была Анаис Маршан.

Она недурна собой и вошла в моду с того времени, когда лорд Соммерсон удостоил ужинать и переплыть океан в ее обществе.

Перебравшись на другой берег, лорд оставил ее на произвол судьбы.

Это было во время дербийских скачек.

Официальные статистики полусвета ежегодно, в конце апреля, констатируют уменьшение женского населения в окрестностях Елисейских полей и Шоссе д’Антен.

«Куда деваются эти красавицы? Куда девается старая луна?» – спросил однажды Людовик XV у герцога Дюра. – «Не знаю, государь. Я никогда их не видел, но, если угодно, спрошу у Кассини [58]».

Кажется, Кассини отправился за ответом к маршалу Ришелье, который знал об этом еще меньше. Если хотите знать, куда скрываются богини парижского света, то спросите об этом у сивилл Георгиевского фонтана. Они скажут вам, что богини улетают, подобно ласточкам, возвещать весну гиперборейским жителям. К концу мая эти ласточки Бредской улицы возвращаются в свои шелковистые гнездышки. Откуда же они прилетают обратно, бледные, перемерзшие, но с туго набитыми кошельками?

Каждую весну на красивом английском берегу Бенслид Боннс устраивается лондонский карнавал, то есть Эпсомские скачки, которые на языке турфистов называются «синим знаменем Эпсомского турфа».

Туда в назначенный день стремится весь Лондон в каретах четвернями, в стейдж-кочах, мэйл-кочах, викториях, тильбюри, фаэтонах, бругемах, тендемах, догкертах, гигах, кебах, одним словом, во всяком экипаже, выдуманном английскими каретниками от сотворения мира. Среди этого вихря экипажей идет пешком половина Лондона: фабричные, повара, карманные мошенники, нищие, лавочные сидельцы, хорошенькие девушки, мелкие торговцы со своим товаром, фокусники, разносчики, шарманщики. Все это топочет, кричит, ругается, пляшет, поет и толкает друг друга.

Это олимпийское шествие ежегодно призывает бо́льшую часть модных девиц, которые решаются переплыть Ла-Манш.

Их привлекает не конский мир, а мир любезных турфистов, о котором в тесных кружках рассказывают чудеса. Если мы заимствуем у англичан их кровных лошадей, их турф, скачки, то они с лихвой заимствуют у нас модных девиц, которые, однако, недолго гостят в Англии: они питают отвращение к туману, английскому пиву и к чаю с сандвичами. Недели через две они возвращаются