Крапива. Мертвые земли - Даха Тараторина

class="p1">Все так и поразевали рты. Крапива схватилась за руки Шатая и Власа, ища поддержки. Те одновременно сжали ее ладони. А Тур спустился по ступенькам и быстро зашагал к Старшему дому. Боле не гремела музыка, не слышалось из него пение. Лишь запах дыма и снеди напоминал о так и не завершившемся празднике.

Влас кинулся за Туром, Крапива – в избу. Шатай малость растерялся. Решил последовать за аэрдын, но Дубрава Несмеяныч окликнул:

– Малый, подмогни-ка!

Ходить-то сам Несмеяныч уже мог, но поспеть за родней никак не умел, а ведь без него как пить дать дел наворотят… Шатай подставил плечо и вместе с Дубравой поспешил за Посадником. А тот все ускорял шаг, не то силясь ускользнуть от собственной совести, не то от пеняющего ему сына.

– Я ослышался никак? Батька!

Тур отмахнулся, не желая вести разговор посередь улицы.

– Неужто великий Посадник Тур бежит от битвы? – крикнул Влас.

Тур зашипел:

– Да тихо ты! Не ори!

– Или что? Все узнают, что ты струсил? Тебя сюда гостем пригласили, меда-хлеба поднесли. Такова твоя благодарность?

Тур похлопал сына по плечу:

– Ты юн, Влас. Еще не понимаешь…

– Я понимаю, что ты бросаешь людей без помощи!

– Это не мои люди!

– Но и не люди шляхов.

– Верно. Это граница. И лучше не трогать ее, покуда не случилось раздора…

– Но раздор случился! Шляхи идут. Они возьмут эту деревню, а после следующую.

– Вот как до следующей дойдет…

Подоспели Шатай с Дубравой. Аккурат чтобы шлях негромко вставил:

– Наши плэмэна говорили так жэ. «Змэй бьет сосэдэй, а нэ нас. К чэму проливать кровь за других?» Тэпэрь Змэю поклонились всэ.

Влас согласно кивнул:

– Если мы не выступим против, Змей так же возьмет и наши земли! Эту деревню, потом еще одну. А после и столицу.

– Тогда мы будем готовы, – отрезал Тур. – А сейчас…

– А сейчас струсим? Разве не так поступили мои дружники, когда дошло до битвы?

– И они выжили! А того, кто остался сражаться, увели в плен! Влас, ты мне сын, и всего главнее тебя уберечь! Наследника…

Влас сплюнул на землю:

– Что наследовать-то? Позор да трусость?

Пересеклись взгляды мужей: Тура – виноватый, Дубравы – укоризненный. Посадник глубоко вздохнул и позвал:

– Пойдем-ка в дом.

Пустующая общинная изба пришлась как нельзя кстати. Заставленная яствами и кувшинами с медом, она пропахла праздником, и говорить о надвигающейся буре хотелось всего меньше.

Шатай помог Дубраве сесть на скамью и вопросительно посмотрел на Власа.

– У меня к тебе дело есть, – шепнул тот. – Обождешь?

– Но чтоб за дверью! – велел Тур.

– За двэрью так за двэрью, – не стал спорить шлях. – Дэти Мертвых зэмэль нэ болтают. Они сразу обнажают мэчи.

Когда дверь за шляхом закрылась, Влас поглядел на дядьку с отцом, как на обмочившихся щенят. Опосля налил себе полную чашу меда и залпом осушил, лишь бы заглушить звон в голове.

От веселия в Тяпенках мало что осталось. Стихли песни, замолк девичий смех. Нынче деревенские ждали сечи: кто перетаскивал добро в схроны, кто и вовсе скидывал пожитки в сумы и бежал в лес, не желая пытать судьбу. Кому бежать было некуда, а спасать нечего, просто сидели по домам, обнимая родных. Ни до кого-то Власу здесь дела не было. Одна синеглазая девка с сердце запала, да и та погнала прочь. Что ж, за нее шлях костьми ляжет, а в обиду не даст. А коли не дурак, так перекинет через седло да увезет прочь. Власа и самого нет-нет, а подмывало так сделать. И пусть Крапива опосля проклянет его, пусть кричать станет, пусть возненавидит… Он запрет ее в светелке, задобрит дорогими подарками, и со временем, быть может, она перестанет тосковать по поганому шляху. А погодя и Власа к себе допустит, простив за предательство.

Да, так Влас поступил бы прежде. До того, как проникли под его кожу степные песни.

Княжич облизал горячие пересохшие губы. Не иначе лихорадка напала! Молвил:

– Разве мое слово ничего не стоит?

Тур хмыкнул:

– Отчего же нет? Ты наследник и кровь моя. Княжич.

Кувшин с медом двоился в глазах. Не то хмеля в напитке оказалось многовато, не то стоило с утра хоть чем-нито перекусить… А может, брага была ни при чем. Может, то безумие трясло княжича падучей.

– Тогда вот мое княжеское слово. – Он покачнулся, но удержался за стол и выпрямился. – Мы выступим против Змея.

Словно боги сорвали пелену с глаз молодого княжича. Перестал двоиться кувшин с питьем, стали ярче краски и громче плач напуганных тяпенцев, доносящийся из окна. Все стало светло и ясно.

– Разобьем шляхов. Отправим восвояси и отстоим границу.

Дядька с отцом кивнули один другому. Видно, выбрали, кто станет говорить, и Дубрава подошел к княжичу, положил на его плечо тяжелую мозолистую длань.

– Нет, – сказал он. – Не отстоим.

– Дядька…

Без радости Несмеяныч говорил те слова:

– Змей силен. Давно уже был силен, еще тогда, как мы с Туром надеялись заключить со шляхами мир. Но тогда его разбить еще было можно, теперь же… Мертвые земли покорились ему. И коли он решил, что эта деревня – его, быть и ей мертвой. Мы заберем с собой всех, кто пожелает. Примем в столице и дадим кров. Но драться мы не станем.

Влас ушам не поверил:

– И отдадим Змею нашу землю?! На умерщвление и поругание?!

Тур вздохнул:

– Выходит, что так. Нас тут три дюжины, а сколько воинов у врага? Хороший Посадник не отправит людей на гибель. Мой долг – защищать, а не сражаться.

– А если люди сами захотят выступить?

Ладонь Дубравы сжала плечо княжича.

– Не захотят. Люди хотят мира.

Пол под ногами Власа будто бы разверзся.

– Тогда… предложи Змею мир! Ты Посадник, тебе и слово!

– Змею мир не нужен. Уж поверь.

– Тогда…

– Хватит! – Вот когда Тур напомнил, что не добрым нравом и справедливостью заслужил свое место. Карать он тоже умел. – Ты мне сын послушный! Ну так слушай приказ: мы покинем деревню, и с нами вместе пойдут все, кто пожелает выжить. А ты поведешь их!

Влас рыкнул:

– Поведу тех, кто бежит от битвы? Бросает свою землю на растерзание? Дудки!

– Ты пока не Посадник, а лишь сын мой! И выполнишь приказ или…

– Или что?

– Или останешься здесь один супротив шляхов. С голой задницей!

– Зато не трус.

Тур сощурился:

– Подумай, мальчик. Хорошо подумай. Ты княжич, твое дело в тереме сидеть да баб лапать, а никак не в битве кровь проливать!

– Нет!

– Тогда лишишься разом всего! Ни тебе имени, ни княжества, ни