Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Герцог взял руку Жанны и наклонился поцеловать ее в голову.

– Поцелуй за каждую жемчужину.

– Только-то? Но подумайте, что мы можем сбиться со счета. Вы очень лакомы, любезный герцог! А что, если я вас поймаю на слове?

– Ловите, – отвечал герцог и, улыбаясь, прибавил: – Я не стану приставать с ножом к горлу, чтобы получить обратно свой жемчуг.

– Успокойтесь, завтра я рискну приехать сюда, чтобы возвратить вам ожерелье; но явлюсь не раньше полуночи, удивив всю публику в Опере.

– Советую не делать этого; завистливые языки оклевещут вас.

– Полноте! Скажут только одно, что жемчуг поддельный, а это позабавит меня.

Герцог поцеловал Жанну. Последняя несколько рассердилась и сказала:

– Вот это нехорошо; вы еще не знаете меня!

– Полноте, полноте, сердитая красавица; я едва прикоснулся к волосам, полагая, что вы согласны на условие: по одному поцелую за каждую жемчужину.

Жанна улыбнулась:

– В таком случае частица ожерелья составляет уже мою собственность.

– Без сомнения. Притом для меня будет искренним горем получить обратно жемчуг, потому что вместе с ним вы взяли мое сердце, отдавая же назад ожерелье, его-то не возвратите.

– Слова, слова, и больше ничего, – сказала Жанна, подходя к двери.

Герцог проводил ее до кареты и, взяв руку, поцеловал.

– Берегитесь, вот уже две жемчужины мои.

– Да, да, – отвечал герцог, поднимаясь на крыльцо, – но дорога только последняя жемчужина.

Глава 7. Жемчужное ожерелье

Было половина шестого утра, когда Жанна вернулась домой. Мать спала преспокойно, в полном убеждении, что ее дочь теперь будет крайне осторожна в отношении своих поклонников. Кроме того, госпожа Трамон говорили, что Жанна ночует у нее, если котильон составится очень поздно.

Разумеется, Жанна не стала будить мать и объяснять ей, что только явилась домой.

В шесть часов она еще не легла.

Полураздетая, но в жемчужном ожерелье, она любовалась собой в зеркале, находя, что еще никогда не была столь прекрасна. Большинство девушек не достигает к двадцати летам полного развития: руки еще худощавы, а пальцы красны; плечи не приняли еще той полноты и округленности, каких достигают через несколько лет. Но Жанна принадлежала к тому счастливому меньшинству молодых девушек, которые в двадцать лет развиваются в подлинных красавиц.

Следовательно, как с художественной точки зрения, так и с точки зрения любви, было истинным наслаждением видеть Жанну в профиль, в три четверти, вообще в тех позах, в каких она сама себя видела в зеркало. Она то закидывала голову с вызывающим выражением, то задумчиво склоняла ее набок. Она принимала все позы стыдливой или непринужденной грации. На ней осталась только батистовая сорочка, но и та спустилась с одного плеча, так что можно было видеть часть груди, напоминавшей своей блестящей красотой грудь Дианы, которую увидел Эндимион между листьями кустарника, где пряталась эта богиня.

Жанна сделала несколько шагов, надев крошечные туфли на свои миниатюрные ножки, которые вместе с такими же ручками были, как я уже сказал, единственным ее недостатком. Но зато какая тонкость очертаний и какая изящная полнота рук и ног! Однако девушка не обращала внимания на свою красоту и прелести; триста жемчужин ожерелья очаровали ее взоры. Бриллианты блещут и ослепляют, жемчуг же нежен, как голубые глаза: взгляд менее пылок, но более притягателен. Не только глаза, но и шея и грудь Жанны были очарованы; жемчужное ожерелье обвивало и душило ее.

Обладая пылким воображением, она не сомневалась в истинности легенды; жемчуг живет, но живет только на молодой и прекрасной груди. Благородная кровь должна протекать по розовым жилкам, испещряющим этот мрамор. Жанна чувствовала, что жемчуг герцога Обаноса уже счастлив, находясь на ее груди; она взяла его нежно и поцеловала.

– О, милый жемчуг, как люблю я тебя и как ты будешь любить меня! – Облако печали омрачило ее лицо. – Увы! Этот жемчуг не принадлежит мне; он так дорог, что у меня никогда не достанет мужества приобрести его.

Но, подумав с минуту, она задала себе вопрос, достанет ли у нее когда-нибудь мужества возвратить его.

Драгоценные камни способны очаровывать. Какой-то философ говорил о лукавстве вещей; кто станет говорить о душе вещей, тот будет таким же философом. Разве любимая книга не имеет души, как имеет ее дом, портрет? Попробуйте доказать молодой девушке, что бриллианты, рубины, изумруды, опалы, бирюза, топазы так же неодушевленны, как была неодушевленна ее кукла. Она целует эти драгоценные камни, как будто они живые; возвратясь с бала, укладывает их в футляр, как в колыбель. Но с жемчугом поступают еще лучше: спят в нем, и жемчуг разделяет их сон, волнение, мечты, сонные грезы.

Жанна легла спать, не скинув ожерелья.

Проснувшись в одиннадцать часов, она поцеловала жемчуг:

– К несчастью, сегодня вечером я должна тебя возвратить.

Глава 8. Волшебное зеркало

В этот день герцог Обанос прислал Жанне записку, полную любезностей и запечатанную бриллиантовой короной.

В короне было семь бриллиантов, стоивших герцогу двадцать пять тысяч франков.

Жанна нашла это чрезвычайно милым, но, желая доказать, что ей нельзя платить подобной монетой, отвечала:

Вы, дорогой герцог, в высшей степени любезны, но в доказательство того, что я предпочитаю бриллианты вашего слога драгоценным камням, хранящимся у вас в футлярах, я собственноручно истолкла семь камушков, брошенных вами в мой огород и возвращаемых мною в этой записке. Вы не посмеете сказать, что у меня нет доблести.

До свидания! Жму вам руку без всякой злобы.

Жанна

Действительно, письмо горело радужными цветами: девица д’Армальяк засыпала чернила бриллиантовой пылью.

Герцог спрятал это письмо в футляр, написав на обороте: «Пыль в двадцать пять тысяч франков».

Он нашел Жанну вполне достойной себя.

– В ней есть что-то царское, но, если она будет так продолжать, все мои драгоценные камни погибнут в очень короткое время.

И он дал себе слово лучше навести свое волшебное зеркало.

Глава 9. Обыкновенная история

Вечером, когда Жанна, согласно обещанию, приехала к герцогу в половине двенадцатого, испанский гранд еще не возвратился домой. Горничная, молчаливая, как статуя, встретила ее у подъезда и ввела в гостиную. Последнюю можно бы назвать женским салоном не только потому, что в ней ощущался запах рисовой пудры, но и потому, что там можно было найти псише, жардиньерки, букеты, Vie parisienne [64] и все дамские журналы. Жанна прохаживалась, любовалась цветами, любовалась собой.

Раздался стук отворявшейся двери.

«А, это герцог, – подумала она, – хорошо, что не заставил меня ждать; я была готова уехать».

Вошел не герцог, а молодая девушка, бледная и с