Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Однако Бриансон был не способен оплакивать в уединении погибших для него женщин. Вот почему, отправляясь однажды в лес, он сдержал лошадь, увидев на проспекте Елисейских полей молодую девушку, которая была чудом красоты во всей свежести восемнадцати лет.

Увидев остановившуюся лошадь, молодая девушка подняла глаза, напоминавшие две незабудки, обрамленные длинными ресницами.

Она пошла дальше, почти улыбнувшись.

Вместо того чтобы ехать в лес, Марциал повернул назад и поехал рядом с девушкой по проспекту.

Сотни раз в своих утренних путешествиях девушка встречала мужчин всех возрастов и всех наций, но никогда не удостаивала отвечать на их вопросы, не слушая, как она выражалась, и краем уха.

Но если она презрительно относилась к пешеходам, то ее самолюбие было приятно польщено тем, что на нее обратил внимание человек, имевший свою лошадь. Дойдя до круга, она могла скрыться между деревьями, но подумала, что не следует так поступать с этим прекрасным всадником.

Они оба продолжали свой путь: она – по маленькой асфальтовой дорожке, он – по большой, усыпанной песком.

Начав с нежных взглядов, Марциал тщетно приискивал несколько красноречивых фраз, чтобы выразить свое удивление и обожание, потому что его сердце и глаза были одновременно поражены.

«Она поочередно напоминает мне Жанну д’Армальяк и Маргариту Омон».

Это была иллюзия, но душа живет только иллюзиями.

Около театра Folies-Marigny он рискнул заговорить.

– Как решаетесь вы ходить одна? Как вас еще не похитили?

Молодая девушка, казалось, не слушала и не хотела слушать.

Но Марциал был из числа людей, не оставляющих игры до тех пор, пока не выиграют или не проиграются.

– Зачем вы так рано встаете?

Молодая девушка невольно ответила:

– Рано! И приду очень поздно.

– Хотите сесть на лошадь сзади меня?

Она улыбнулась.

– Это было бы не в первый раз, но вы казались бы очень смешны.

– Может быть, – отвечал Бриансон с улыбкой, – но куда вы придете очень поздно? Вас ждет поклонник?

– Поклонник? Слава Богу, у меня нет ни одного.

– Вспомните только, что в прекрасное майское утро Елисейские поля настоящий рай, а Париж – ад. Куда вы идете?

– К госпоже Од, которая пошлет меня со шляпкой.

– Пешком?

– Разве модистки ездят на лошади?

Марциал и девушка засмеялись.

«Смеется – значит обезоружена», – подумал Марциал и сошел с лошади.

– Вы очаровательны.

Она продолжала идти. Марциал остановил ее:

– Вы очень дурно поступаете; разве я не спутник ваш?

Девушка остановилась поболтать немного. Лошадь показалась ей очень красивым животным; Марциала она еще не разглядела. Во время разговора девушка сообщила ему, что живет на улице Галилея и ежедневно утром ходит пешком на улицу Риволи, откуда возвращается вечером на омнибусе. Ее посылают со шляпками потому, что она лучше других умеет угодить заказчицам госпожи Од.

Марциал сказал, что доставит заказчиц, если она потрудится зайти на улицу Цирка; но модистка не верила его словам. Он понял, что не успел еще внушить доверия к себе; кроме того, ему не хотелось, чтобы его поймали на месте преступления и заговорили о нем в свете как о человеке, который верхом преследует женщин.

– До завтра, – сказал он, садясь на лошадь.

На другой день рано утром он стоял на углу улицы Галилея и Елисейских полей.

Без четверти восемь показалась голубоглазая девушка; она опоздала на пятнадцать минут и сочла это дурным предзнаменованием. Сердца бились у них обоих. Ей снился он и его лошадь; ему снилось, что он увозит ее, посадив на лошадь позади себя, что мать плачет, а сестра просит, чтобы и ее также захватили.

Марциал заметил, что модистка принарядилась.

«Отлично, – подумал он, – ей хочется быть красивее».

Он хотел заговорить, но модистка, проходя мимо него, сказала:

– Будьте осторожнее, меня здесь знают.

Только на улице Альбы согласилась она идти рядом с Марциалом. Уже давно Бриансон не был столь счастлив. Он находился под обаянием майского утра и восемнадцати лет молодой девушки, которые можно было назвать еще одним майским утром.

Бриансон был настолько умен, что не мог допустить разговору прекратиться. Он забавлял спутницу неожиданными фразами, то страстными, то насмешливыми.

Она не знала, верить или не верить ему; она боялась слишком холодной любви. Крайности тревожат молодое сердце. Достигают сильных страстей, не иначе как пройдя через область умеренных.

Марциал не считал модистку достойной розового венка, а между тем Саланси, Нантер, Аржантейль с удовольствием присудили бы ей этот венок, тем более что она всем героизмом добродетели отвергла самые любезные предложения.

Дойдя до круга, Марциал попробовал убедить молодую девушку в том, что она умирает с голода; он имел в виду предложить ей завтрак в Petit Moulin Rouge.

– Правда, я очень голодна, – отвечала она наивно. – Представьте себе, я сегодня встала в пять часов утра, чтобы выстирать свое праздничное платье.

– Вы настоящий ангел.

– Ангел! Мне далеко до него.

– Да, ангел, повторяю опять.

Модистка согласилась позавтракать в Petit Moulin Rouge.

Глава 4. Спектакль на сцене и спектакль на авансцене

Через три дня распространился в Париже слух, будто граф Марциал Бриансон имеет новую любовницу, которую неизвестно где выкопал. Это была олицетворенная юность, красота, ум, прелесть, грация, кротость – все добродетели совершенной женщины.

Поэтому в воскресенье на бегу взоры всех обратились на хорошенькую модистку, сидевшую в виктории, запряженной парой вороных коней Марциала.

Молва дошла и до Жанны. Она узнала, что Бриансон всюду являлся со своей новой любовницей, которая, по слухам, была красивее Маргариты Омон.

Затронул ли этот слух сердце Жанны?

Однажды, на первом спектакле в Водевиле, куда она приехала с княгиней Шарлоттой, в противоположной ложе авансцены явилось знакомое Жанне лицо, но до того преобразившееся, что стало неузнаваемо.

– Она очень хороша, – сказала княгиня, – посмотрите, в нижней ложе на авансцене.

– Да, просто прелестна. Я уже видела ее где-то, но, сколько ни стараюсь, не могу припомнить, кто она и откуда.

Начался спектакль, но д’Армальяк смотрела исключительно на происходившее в противоположной ложе.

Девушка была не одна; вслед за ней вошел мужчина, но сел в тени, так что нельзя было разглядеть его лица.

Когда он подал бинокль молодой девушке, приехавшей с ним, Жанна вздрогнула: в ней воскресло неясное воспоминание.

Мало-помалу мужчина сделался смелее и вышел на свет. Жанна вскрикнула:

– Это Бриансон!

Действительно, это был Марциал; но, узнав д’Армальяк, спрятался в тень, как будто не хотел, чтобы она его видела.

– Посмотрите, – сказала Жанна княгине, – это, кажется, Бриансон?

– Да, – отвечала княгиня, – но я не хотела говорить вам о нем. С ним его