Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

Тщетно хотел он ее удержать: она прошла через переднюю, поспешно накинув шубу.

Жанна уже спускалась с лестницы, когда шедший за нею Марциал сказал робким голосом:

– Я думал, что вы отправитесь на бал к госпоже д’Арвиль.

Госпожа д’Арвиль была знакома с госпожой Трамон, но едва знала Жанну, ненавидя ее мать.

– Нет, – ответила Жанна, – я не буду у госпожи д’Арвиль.

– Напрасно: там встретили бы вы герцогиню.

Не желая продолжать разговор на лестнице, Жанна поднялась на одну ступеньку.

– Послушайте, встретясь с вами в этом дурном месте, я должна сказать вам, что попала туда нечаянно, ошибясь дверью, и слишком рассержена, чтобы идти теперь к госпоже д’Арвиль. Прощайте: не хочу больше отрывать вас от ваших знакомых.

И с этими словами, сказанными с горькой улыбкой, д’Армальяк поспешно спустилась с лестницы, ни разу не оглянувшись. Она села в первый попавшийся фиакр, подавленная унижением, но клянясь отомстить так, как мстят женщины.

Д’Армальяк не понимала, как могла иметь успех эта западня, которая, без всякого сомнения, была устроена госпожой Флерио. И поехала не домой, а к герцогу Обаносу, с твердым намерением дождаться его, хотя бы ей пришлось опять столкнуться с какой-нибудь сомнительной особой.

Герцог возвратился из Оперы почти в то же время, как приехала Жанна. Он нагнал ее на крыльце.

– Какое счастье! – вскричал герцог.

– Скажите лучше, несчастье, – прошептала Жанна, стараясь улыбнуться.

Увидев Жанну при свете, герцог был поражен ее бледностью.

– Вы приехали с бала и, вероятно, утомились от вальса.

Жанна рассказала ему всю историю.

Никогда рыкание разгневанного льва, никогда шипение озлобленной змеи не выражали лучше жажды мщения. Жанна была великолепна в своем гневе; она металась по маленькой гостиной, как тигрица по клетке.

– Поистине, вы велики, как гомеровская героиня, – сказал ей герцог.

Жанна пристально посмотрела на него:

– Не смейтесь! Скажите, как отомстить этой женщине.

– Очень просто: оставьте у себя мое ожерелье. Ничто в мире не огорчит ее сильнее, потому что уже больше года она выпрашивает у меня именно его. Но я не расточаю драгоценности, которые имеют большую ценность, нежели деньги.

Жанна сняла ожерелье.

– Теперь я его не надену больше. Оно жгло меня в этом дурном месте, как будто вместо жемчужин были огненные языки.

Она подала ожерелье герцогу.

– Бедные жемчужины, – сказал испанский гранд с сожалением, – никогда не найти мне для вас лучшего места. На вас оправдываются слова испанского поэта: «Вы обезлюживаете для меня женский мир».

Жанна взглянула на жемчуг, как бы прощаясь с ним.

– Поцелуйте его в последний раз.

– Я уже сказала вам, что это огненные языки.

– Напрасно возвращаете вы мне ожерелье; это значит признать себя побежденной в глазах госпожи Флерио. Говорю вам серьезно: показавшись в этом ожерелье, вы не можете обойтись без него.

– Прежде всего я хочу отомстить; какое мне дело до мнения всех погибших красавиц? Да, мщение есть услада богов и женщин!

Жанна ходила большими шагами; взор ее пылал, ноздри раздувались.

Заметив улыбку герцога, она вообразила, что он смеется над ней; не улегшийся еще гнев придал ей нечеловеческую силу. Она стояла перед мраморным столиком.

– Говорю вам, что отомщу, – произнесла она, ударив кулаком по столику.

Удар был так силен, что разбил мраморную доску.

Герцог, следивший за ней глазами, встал и молча подошел взглянуть на это неслыханное зрелище.

Разумеется, после такого подвига гнев Жанны утих.

Они оба рассмеялись.

– Теперь вижу, что надо быть вашим другом! – сказал ей герцог. – Какой у вас сильный кулак!

Д’Армальяк сняла перчатку:

– Оттого, что у меня не женская рука. Моя перчатка будет вам впору.

Герцог поцеловал руку и стал доказывать, что она идеально прекрасна по очертанию.

– И по белизне, – усмехнулась Жанна, показывая синяки.

Но она не отступилась от своей заветной мысли – мысли о мщении.

– Я лягу, – продолжала она, – но клянусь, не засну до тех пор, пока не найду способа отомстить.

– Предчувствую, что мщение будет жестоко.

– Хотите войти в долю?

– О нет! Мщение – услада богов и женщин, но не мужчин.

– В таком случае я буду действовать одна.

Она протянула руку герцогу Обаносу и хотела отправиться.

Испанский гранд подошел к ней и нежно обнял.

– Прощайте, разгневанная красавица; мстите, но любите меня.

Она позволила поцеловать себя в лоб.

Жанна до того погрузилась в размышление, что не заметила, как испанский гранд надел ей на шею жемчужное ожерелье.

Только близ Триумфальной арки, поправляя шубу, она ощупала жемчуг и хотела вернуться, но силы ее были истощены волнением.

«Тем хуже, – подумала она, – ожерелье опять останется у меня».

Жанна не уснула, пока не нашла способ отомстить.

Глава 3. Баккара

Дня через три госпожа Флерио получила приглашение на ужин к одной известной мексиканке, стоявшей на рубеже того и другого света. У мексиканки не танцевали, а играли. Женщины очень любят играть, когда имеют партнерами мужчин. Поэтому госпожа Флерио сочла за счастье для себя попасть в подобный дом. В самом деле, найти подлипал, которые строят вам глазки, дают денег на игру или играют за вас – разве это не идеал искательниц приключений? Особенно когда имеется в перспективе хороший ужин.

Земной Ангел приехала к мексиканке во всем блеске своей красоты, в свежем платье и блестящей шляпке. Поэтому хозяйка дома встретила ее следующими словами:

– Вы точно солнце, и я погашу четыре свечи.

Один из крэвэ прибавил:

– Можно бы потушить и все свечи…

На что ему отвечала мексиканка:

– Видно, у вас много золота для игры.

Сели играть в баккара. Обогащались и разорялись в мгновение ока. Через два часа Земной Ангел в десятый раз громко сказала:

– Я все проиграла.

Она играла на чужие деньги.

Однако молчала о том, что прятала все луидоры, которые могла украсть, дабы в случае проигрыша остаться если не со славой, то с деньгами.

В этом доме не женщины поражали безумной роскошью, а мужчины своей безумной игрой. Были игроки всех наций. Старый и Новый Свет имели своих представителей: новокаледонцев, монегасков, мормонов, спартанцев, буживальцев.

Сели ужинать. Но ужинали так скоро, что едва успевали ухаживать за женщинами, которые, впрочем, мечтали лишь о выигрыше.

Опять принялись за игру, с трюфелем в одной руке и с засахаренным каштаном в другой. Было около трех часов утра, когда новое лицо произвело сильное впечатление своим неожиданным прибытием.

До сих пор являлись самые странные личности, не наводя страха на играющих. Отчего же наступило мертвое молчание при входе нового лица? Оттого, что