Опальная жена. Пекарня на краю севера - Александра Берг

– Давай-ка мы с тобой поболтаем, – прошипел я, хватая мужика за ворот потрёпанной одежды. Он едва стоял на подкашивающихся ногах. – Думаю, ты расскажешь много чего… ну очень интересного!

Мужик всё-таки не устоял и рухнул в снег. Так что мне пришлось тащить его через сугробы в подворотню, подальше от любопытных глаз.

Всё это время он жалобно скулил у меня за спиной, точь-в-точь как побитый дворовый пёс, умоляя хриплым шёпотом: “Отпустите… Пожалуйста… Не хотел я…”

Да, как же он “не хотел”!

Достигнув глухого угла, где грязные кирпичные стены пахли мочой и прелью, я с силой швырнул его о каменную кладку. Мужик жалобно вскрикнул и сполз вниз по стене, как мешок с тряпьём.

– Пожалуйста, не надо… не надо больше… – пробормотал он.

Я присел рядом на корточки, и наши лица оказались в паре сантиметрах друг от друга. В тусклом свете, едва проникавшем с улицы, я видел каждую морщину страха на перекошенной физиономии, блеск холодного пота на висках, расширенные до предела зрачки.

– Кто ты такой? – процедил я сквозь зубы.

Мужик затравленно заозирался по сторонам, точно в поисках невидимого спасения, но кроме нас, в этом грязном каменном мешке, заваленном снегом и мусором, никого не было.

– Я… я просто проходил мимо, клянусь! – выдавил он, но даже без драконьего чутья было понятно, что врёт.

Не раздумывая, я впился пальцами в его глотку, слегка сдавив, чтобы понял – терпение у меня не железное.

– Последний шанс, – прорычал я. – Кто. Ты. Такой?

– Харрис! Инг Харрис! – завопил мужчина, брызгая слюной. – Охранник… охранник из пекарни на Фонтанной площади! У господина Мелвина служу! Служил… – осёкся он.

Я отпустил горло, но схватил за грудки, встряхнув как тряпичную куклу.

– Зачем ты поджёг пекарню на Соляной?

Глаза Мелвина расширились ещё сильнее, когда он заметил неестественный блеск в моём взгляде.

– Я… я не хотел! – затараторил он, слова вылетали из него, как горох из дырявого мешка. – У меня не было выбора! Клянусь всеми богами! Хозяин заставил! Сказал, если не сделаю, не возьмёт обратно на работу! А у меня четверо детей, господин! Четверо! Младшему и трёх нет… Работа нужна!

– Ты был готов убить двух человек! – напомнил я, снова встряхнув охранника. Мысль, что Анна из-за этого целиком ушла в себя, обожгла изнутри пепельным привкусом ярости.

– Я… я не хотел… – завыл Харрис, и из его глаз, наконец, брызнули настоящие слёзы, оставлявшие грязные дорожки на щеках. – Не хотел… Мэлвин заставил!

Пазлы щёлкнули, вставая на место. Март как-то обмолвился о конфликте между двумя пекарнями. Тогда Анна публично унизила этого самого Мелвина.

Чёрт возьми, обо мне говорят, что я вспыльчив, но Анна, оказывается, тоже за словом в карман не полезет!

Я тяжело, с шипением выдохнул, выпуская пар ярости, и грубо поднял Харриса. Посмотрел ему в глаза. Внутри всё кипело. Я с лёгкостью мог бы раздавить его глотку прямо здесь, найти этого Мелвина и стереть его с лица земли. Но… Анна. Я отчётливо представил её лицо, полное осуждения и разочарования. Она бы этого не оценила. Ни убийства, ни самосуда.

Схватив Харриса за шиворот, я поволок его обратно, к выходу из подворотни, на заснеженную улицу. Он едва переставлял ноги, спотыкаясь о собственные сапоги и комья снега.

– К-куда вы меня… ведёте? – выдавил он, запинаясь.

– В участок, – холодно процедил я. – Расскажешь там всё. До последней детали. И про Мелвина, особенно. Так что о возвращении на работу можешь забыть. Думаю, тебя сошлют на каторгу, но это всё же лучше, чем смерть. По крайней мере, шанс вернуться к детям у тебя будет. Когда-нибудь.

Харрис снова жалобно заскулил, но я лишь сильнее сжал пальцами его воротник, заставив замолчать.

Глава 44.

Глава 44

Я расклеилась. Сжалась, как высохший лист, и ушла в себя. Замуровалась в четырёх стенах своей комнаты. Забилась, будто раненый зверь в тёмной, тесной норе.

Стены, обои с блёклым цветочным узором, паркет под ногами – границы моего крошечного, безвоздушного мира.

А ведь я так отчаянно хотела быть сильной, несгибаемой. И вот… треск, надлом. Поломка. И это уже был не просто откат, не тот временный спад, о котором говорил Виктор. Нет. Это было что-то глубже. Как будто все мои внутренности, всё то неуловимое, что зовётся душой – не просто пострадало, а дотла сгорело в том адском пламени, что поглотило пекарню. Остался лишь холодный пепел.

Дни в комнате тянулись, сливаясь в одно серое, безвременное пятно. Я не плакала. Слёз не было. Вместо них – пустота.

Я могла часами лежать на спине, уставившись в потолок с трещинкой у люстры. Взгляд скользил по штукатурке, ловил пылинки, танцующие в полоске света от неплотно задёрнутой шторы, но мысли не цеплялись ни за что. Полная, оглушающая тишина в голове.

Изредка, движимая инстинктом, я выползала из своего убежища на кухню. А если кто-то со мной начинал разговаривать, убегала обратно, точно испуганный оленёнок.

Иногда в комнате, на краю стола уже стояла тарелка – Виктор приносил. Я садилась у окна и жевала. Но пища была безвкусной, словно картон или сухая земля. Ни тепла, ни солёности, ни сладости – ничего. Просто механическое движение челюстей, необходимое для того, чтобы тело не остановилось окончательно.

Я всех подвела. Не смогла защитить. Март и Терес едва не погибли…

Иногда мне в голову приходила гадкая по своей природе мысль: а не стоило ли принять ухаживания Штаймера? Что меня остановило? Гордость? Чувство собственного достоинства? Всё это превратилось в прах, едва я увидела, как Терес спотыкается о порог, не различая очертаний.

Единственный лучик сквозь тьму – Виктор. Он сдержал слово. Лекарь приехал из самой столицы. Кажется, его звали Глен… Имя звенело где-то в памяти, как эхо утреннего сна.

– Всё будет хорошо, – в один из дней в комнату постучал Март. – С Терес. Целитель говорит: она снова будет видеть. Не вини себя… – мужчина сделал паузу, глотнув воздух. – Терес тебя не винит.

“Потому что она святая женщина” – пронеслось у меня в голове. Но только в голове, так как я не нашла в себе сил, чтобы сказать это вслух.

Прошла неделя или больше, моего самовольного заточения. Я уже думала, что просижу вечность в комнате. Но однажды,