Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

– Хорошо, только прежде нам нужно перебрать сор у Бребана.

– Эй! – крикнул тряпичник. – Вот Пьеро нашел серебряную горчичницу и такую же вилку. Всего пятьдесят сантимов.

Известно, что первоклассные рестораны платят тряпичникам по двадцать пять сантимов за каждую найденную ими вещь.

Странное дело! Тряпичник честен по необходимости. Он не может продать найденную вещь и лишиться права на промысел. Он убежден, что против него будет свидетельствовать сама мостовая.

– Отнеси это наверх, Матильда, – велел тряпичник.

Среди шумного разговора о второй находке Роберт перекинулся несколькими словами с Матильдой.

Препятствия, мешавшие ему разговаривать с тряпичницей, раздражали его; он привык свободно заводить разговор со светскими женщинами.

Матильда была новинкой для Роберта, пресыщенного страстью.

– Как же она прекрасна, несмотря на свою бледность! – прошептал он.

Мысль о смерти уже не являлась ему. Перед ним открывался новый горизонт.

Неожиданность поразила его, и теперь единственным помыслом Роберта было похитить Матильду.

Но, к несчастью, Матильда была тверда в добродетели.

Роберт заметил, что у нее не было плетушки. Она держала в руках корзину, в которую клала окурки сигар, перчатки, клочки кружев, разорванные или потерянные вуали, ботинки, пояса, подвязки и шиньоны.

– Какой красивый шиньон, – сказала она и невольно приложила его к голове. – Как жаль, что я брюнетка! – прибавила она.

– Вы прекрасны и с черными волосами, – заметил Роберт и посоветовал ей поскорее бросить шиньон в корзину.

– Если бы у меня был такой шиньон и такие серьги, как ваша, – сказала Матильда, – я могла бы выходить днем.

– Пойдемте со мной, – ответил Роберт, – клянусь, завтра же в полдень пройду с вами под руку по этой самой улице.

Тряпичница взглянула на Роберта, как будто сомневалась в его словах или хотела убедиться в том, что он достоин прогуливаться с ней при дневном свете.

Роберт был красив, но Матильде особенно понравилось то, что в нем были надменность и желание владычествовать, качества, которыми она сама обладала.

– Бежим! – сказала Матильда.

Жребий был брошен, Матильда решилась перейти Рубикон, я хочу сказать, ручеек.

Она толкнула ногой корзину и бросила крючок. Решение ее было твердо. Она доверяла Роберту Амильтону и считала его способным защитить ее от отца и матери.

Впрочем, были ли они действительно ее родителями?

Матильда не ошиблась в Роберте. Он накинул ей на плечи пальто, взял за руку и направился в ближайшую гостиницу «Сент-Фал», где надеялся, что полусонный привратник не остановит его спутницу, которую благодаря пальто можно было принять за мальчика.

Матильда сообразила и закуталась в пальто.

Однако им было нелегко достигнуть гостиницы.

Мегера побежала догонять дочь.

– Матильда! Матильда!

Роберт оглянулся.

– Вам уже известно, что я арауканский король, ищу себе королеву и нашел вашу дочь. Она бросила свою корзинку и завтра же получит свадебную. Впрочем, я не забуду пригласить вас на свадьбу.

– Я глуха в этом случае! – кричала мегера, стараясь схватить дочь.

Роберт остановил проезжавшую викторию и, сев в нее с Матильдой, закричал кучеру:

– Двадцать франков, если поедете галопом.

Старуха позвала городских сержантов, но кучер погнал лошадей, не сомневаясь в том, чтобы подобный Роберту человек не имел в кармане двадцати франков.

Таким-то образом тряпичница Матильда была увезена в час пополуночи с улицы перед рестораном Бребана.

Глава 5. Как увозят тряпичницу

Роберт Амильтон приказал ехать галопом.

Лошадь неслась стрелой к заставе Сен-Дени. Но зачем ехать в эту сторону? Для самих парижан Париж имеет много неизвестных местностей. Роберт почти никогда не бывал дальше Барбадосской лавки и потому, доехав до улицы Мазагрань, велел кучеру повернуть на улицу Прованс и ехать через предместье, чтобы не встретить достопочтенного семейства Матильды.

Роберт стал расспрашивать тряпичницу о ее жизни.

– Как могли вы, обладая красивым личиком, вести подобную жизнь?

– Я недавно выросла. Мать наводила на меня страх и уже раз сажала в Святого Лазаря за то, что поймала меня в воскресенье со студентами, обедающими в таверне. Они хотели подшутить над тряпичницей, но я доказала им, что далеко не то, чем кажусь.

– Но у вас весьма приличный вид.

– Я хорошо знала, что недолго придется мне бедствовать, и мечтала о блеске, но должна была ждать еще полтора месяца, пока мне исполнится шестнадцать лет. Мать моя бывает страшна в пьяном виде и не раз била меня до полусмерти. Иначе и быть не может – всякий дерется дома: муж колотит жену, жена – детей, дети – собак. Я не защищаю себя, но питаю ненависть.

При этих словах Роберт взглянул на Матильду, лицо которой вдруг приняло выражение дикой энергии. Он понял, что у тряпичницы настоящая женская натура, деятельная и вместе с тем пассивная.

Он находился в странном волнении, сидя рядом с Матильдой. Несмотря на романтичность, Роберт был не способен воспылать страстью к женщине, поднятой на улице, с крючком в одной руке и с корзинкой в другой. Но молодая тряпичница, нечесаная и оборванная, производила на него какое-то обаяние своими живыми глазами, серьезным выражением и болезненной бледностью.

Уже не первый раз она возбуждала любопытство бульварных парижан. Взглянув на нее раз, хотелось взглянуть во второй, и невольно рождался вопрос: «Как попало сюда это личико?»

Я говорю об ищущих и находящих. В Париже большинство идет своей дорогой, никогда не видя ничего; но утонченные знатоки проникают всюду. Ничто не ускользает от их взоров, так как они не останавливаются на обыкновенных вещах. Это целая наука. Существуют художники, которые никогда не сумеют дать надлежащее освещение своим картинам, потому что никогда не уловят луча; точно так же существуют любопытные, которые никогда ничего не увидят, потому что не умеют видеть живописное.

Матильда часто замечала, что ею любуются. Будучи цельной натурой, чувствуя «нечто», предугадывая свое время, она отказалась до тех пор от кокетства. При ней можно было говорить о ее красоте, и Матильда даже не поворачивала голову. Другая стала бы строить глазки, рядиться с целью возвысить свою красоту. Но она отвергала это, зная хорошо, что чем беднее был ее наряд, тем сильнее поражала ее красота.

Она обладала кокетством в противоположном смысле: щеголяла своими лохмотьями.

Но у нее было кокетство опрятности, можно сказать, страсть к чистоплотности, которая у тряпичницы достойна Монтионовской премии.

В доме Матильды часто недоставало воды. Мать называла ее форелью, потому что она не выходила из воды. Ночью Матильда мыла руки и ноги у каждого фонтана.

Роберт с первого же взгляда заметил красивые руки Матильды. Он заметил также и то, что тряпичница недурно обута, хотя ботинки принадлежали двум