Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

– Не входите! – закричала Матильда, скрестив руки на груди. Роберт подвинулся на шаг.

– Нет, не войду, – сказал он Матильде, – я подожду, пока добродетель будет одета.

– Не добродетель, а Венера, выходящая из морских волн, – усмехнулась госпожа Радегонд.

– Вы знакомы с литературой.

– Вам известно, что женщины говорят обо всем, ничего не зная.

Потребовалось еще пять минут, чтобы закончить одевание тряпичницы.

Роберт снова сел на диван. Вдруг ему предстала совершенно преобразившаяся Матильда.

Походка ее была немного неловка, но придавала Матильде особенную прелесть.

Госпожа Радегонд едва приподняла волосы, лежавшие волною на висках; она не хотела испортить обычного выражения Матильды, – выражения итальянской девушки.

Рисовая пудра придала гармонию лицу и скрыла веснушки. Хотя брови были хорошо очерчены, однако госпожа Радегонд подправила их, равно как и углы глаз, что, впрочем, было излишне, так как глаза имели отличный разрез и блеск.

Оставалось дать первый урок невежественной красавице.

Руки, несколько красноватые, можно было подбелить, но не имелось времени исправить ногти.

– Вот что, дитя мое, – мягко сказала ей госпожа Радегонд, – если вы хотите иметь красивые руки, не пейте плохого вина и не обкусывайте ногти. Советую вам пить в течение трех месяцев только шампанское или рейнвейн.

Платье сидело на Матильде, будто было сшито на нее.

– Удивительно, как оно вам к лицу, – сказал Роберт, целуя Матильду.

– Не портите мое произведение, – заметила госпожа Радегонд, – зачем пачкать губы рисовой пудрой?

– Я люблю рисовую пудру, – отвечал Роберт, – она мне напоминает пушок на персике.

Матильда слушала молча. Ей казалось, что она попала в сказочную страну. «Что будет со мной?» – спрашивала она себя.

Госпожа Радегонд напомнила о бриллианте.

– Если хотите, дорогой граф, я завтра спущу его.

– Это не моя вещь, а Матильды, – отвечал Роберт, – она хочет взять за нее десять тысяч франков.

Тряпичница не умела считать. Десять тысяч франков казались ей больше всех миллионов Ротшильда.

– По́лно, по́лно, – сказала госпожа Радегонд, – не станем морочить голову. Возьмем и пять тысяч, если дадут.

– Пять тысяч! – возразил Роберт. – Вы забыли, что за пару серег я заплатил двадцать восемь.

– Не моя вина, что вы были глупы. Беспощадная отлично водила вас за нос. Самые лукавые мужчины, вроде вас, всегда будут проведены ловкими плутовками. Мужчины никогда не считают женщин столь испорченными, каковы они на самом деле.

– Вы говорите, как Ларошфуко.

– Ларошфуко напоминает мне одну презабавную историю. Какой-то Ларошфуко хотел сделаться покровителем Клементины, но бросил ее при первом же слове, потому что она спросила, не двоюродные ли ему братья Максимы Ларошфуко.

– Ну, я обожал бы такую женщину, – сказал Роберт.

– Да-да, я знаю, что вы любите глупых женщин. Предупреждаю вас, милый граф, что в этом отношении вы ошиблись в Матильде. Уверяю, что она далеко не глупа. Многие молчат, но тем больше думают. Матильда молчалива, но молчит, как Сивилла.

– Опять литература.

– Нельзя же быть совершенством! Теперь, дети мои, что я могу сделать для вас?

– Ах, – сказал Роберт, умиравший с голоду, – я готов отдать свое первородство за блюдо чечевицы, потому что не обедал.

– Вы больны?

– Да, моя драгоценная. Сегодня вечером я находился в крайности, могу признаться в этом вам обеим.

И Роберт рассказал, как хотел умереть, как опоздал к Девиму, как встретил Матильду и как эта встреча побудила его отказаться от своего намерения лишить себя жизни.

– Ах, как я счастлива, что встретила вас, – с чувством произнесла Матильда, пожимая руку Роберту.

– Не всегда вы станете так говорить, – прошептал Роберт с горьким выражением.

Матильда вдруг побледнела.

Глава 9. Платье княгини

Госпожа Радегонд была очень услужлива, когда ее ослеплял бриллиант. Несмотря на свой ночной костюм, она поднялась еще на два этажа выше и разбудила кухарку.

Последняя почти тотчас сошла и приготовила подобие ужина вроде театрального, с искусственными цветами и плодами.

К обеду готовили похлебку; кухарка состряпала винегрет из говядины, украшенный сардинами, крутыми яйцами и пучком зеленой петрушки. Никогда Роберт не ел с бóльшим удовольствием. Разумеется, оросили ужин бутылкой шампанского, которое всегда имеется в запасе у торговки готовым платьем.

Госпожа Радегонд села по правую руку Роберта, около которого слева поместилась Матильда. Роберт уделил торговке весьма незначительную часть, а Матильда отдала ему половину своей доли. Ужин был очень весел. Отыскалась банка с вареньем, и Матильда с Робертом ели его одной ложкой.

Выпили бы и другую бутылку шампанского, но в доме оказалась только одна. Поэтому не потеряли голову от счастья.

– Притом же, – заметила торговка, – влюбленные не нуждаются в шампанском для своего упоения.

Роберт серьезно спрашивал себя, влюблен ли он в Матильду?

Прекрасная тряпичница потупила глаза и, казалось, задавала себе тот же вопрос.

– Письмо! – сказала она вдруг.

Роберт и госпожа Радегонд, ничего не понимая, повернулись с любопытством к Матильде.

– Да, письмо, которое я нашла в кармане платья. – Она еще не решалась сказать: моего платья. – Запечатанное письмо, – продолжала Матильда, – посмотрите!

Она подала письмо Роберту.

– О-о! – сказал он. – Голубой сургуч и печать с графской короной.

– Я вижу, что это такое, – заметила госпожа Радегонд.

– Разве вы сомнамбула, что видите?

– Нужно быть не сомнамбулой, а сметливой, чтобы понять, как попало это письмо в карман платья. Княгиня не стала его читать, зная наперед содержание.

– Да вы-то как это знаете?

Матильда с удивлением смотрела на них, как будто они говорили на непонятном для нее языке.

– Так как это письмо запечатано графской печатью, – продолжала торговка, – то, очевидно, не могло быть написано герцогом.

– Любовное письмо всегда можно прочитать, – сказал Роберт.

– Исключая тот случай, когда знаешь содержание.

– Этого знать нельзя, потому что любовь не предвидит даже завтрашних событий.

– Не предвидят только незнающие.

Роберт перевернул письмо и прочел адрес:

Герцогине Шарлотте ***.

– Как приятно пахнет это письмо, – сказала Матильда Роберту.

– Точно мед, так и хочется съесть.

– А какая бумага! – Госпожа Радегонд взяла письмо в свою очередь. – Точно пергамент. Английская бумага. Милые мои, все хорошее идет оттуда: спросите об этом Кору Пирль[70].

– Ну нет, потому что она не осталась там.

– Иногда моя корзинка бывала полна писем, – вспомнила Матильда, оживляясь, – они служили мне вместо романов, я читала с увлечением, если встречала любовные, но только те, которые написаны благовоспитанными людьми. К несчастью, мне попадались лишь клочки.

– Готова биться об заклад, – сказала госпожа Радегонд, – что это письмо к княгине пламенное.

– Отчего же не может быть оно от графини?

– Полноте, почерк не женский, а мужской – и притом почерк влюбленного. Я знаю в этом толк, ибо в свое