Матильда, я приду за тобой! - Инез ван Лон

– А вы тут зачем? Вон отсюда!

Видя, что они и не собираются уходить, Кобе со злым лицом выходит из-за стола и рывком открывает дверь:

– Вон отсюда! На сушильню!

Мари и Розали покидают комнату с высоко поднятой головой.

– Вот так.

Кобе усаживается в кресло и осматривает Матильду.

У неё от этого взгляда бегут мурашки, ей хочется поскорее уйти отсюда.

– Мне дядя сказал, нужно где-то поставить подпись?

Перед ним уже лежит раскрытая книга, и он резким движением разворачивает её к Матильде. Последний отметившийся поставил вместо подписи крестик.

– Здесь, – показывает Кобе.

Матильда быстро рисует закорючку.

– А теперь приступай к работе. Будешь челноком у своего дяди.

Матильда бормочет «до свидания» и выбегает из комнаты. При этом она чуть не спотыкается о сестёр, которые ждут на лестнице.

Розали сердито смотрит на дверь.

– Мы тут на всякий случай караулили.

– Никогда не ходи туда одна, – по дороге тихо наставляет её Мари. – Об этом договорились между собой все девушки завода.

Людей-то сколько! Повсюду деловито снуют мужчины, женщины и дети. Матильда с сёстрами идёт в общий цех. Под ногами ползают малыши, так что об них легко можно споткнуться. Младенцы спят в принесённых из дома корзинках, с соской[10] во рту.

Малыши постарше цепляются за материны юбки.

Женщины прощаются со своими детьми, чтобы идти работать.

– Мешочек с едой лучше привязать повыше.

Розали перекидывает свой через перекладину.

– Подальше от мышей и крыс, – кривится она.

– Фу! – содрогается Матильда и делает то же самое.

Тем временем Мари нашла Аделину и с облегчением ставит Фину на землю рядом с ней. Обе сразу же начинают реветь и пытаются увязаться за Мари, которую уже кто-то зовёт.

Дойдя до угла, Мари нерешительно оборачивается.

– Будем надеяться, что они привыкнут, – вздыхает она и быстро уходит.

– Увидимся!

– Ага!

На сушильне Матильда с Розали идут прямиком к дяде, который стоит за верстаком. Фонске наполняет бак водой. Скрипят деревянные колёса: один из работников с трудом удерживает в равновесии свою тяжело нагруженную тачку. Он вываливает глину в кучу рядом с верстаком и сразу же уходит за новой порцией.

Можно приступать к изготовлению кирпичей. Дядя посыпает стол песком, и Проспер протягивает ему первый комок глины. Матильда и Розали могут пока просто смотреть. Быстро-быстро дядя скатывает комок глины в цилиндр и со всей силы заталкивает его в деревянную форму. Одним движением снимает большими пальцами лишнюю глину и приминает уголки. Затем разравнивает глину деревянной чушкой. Матильда уже собирается подхватить форму, когда мимо проходит Адриан.

– Смотри не перестарайся в первый день, – советует он, замедлив шаг. – Иначе уже к обеду свалишься с ног.

Его младшие брат и сестра нетерпеливо машут ему, призывая поторопиться.

– Удачи! – Адриан поднимает руку на прощание и возвращается к верстаку своего отца.

И вот Матильда в первый раз бежит по сушке. Она хорошенько запомнила, что нужно делать. «Слегка встряхивай форму, тогда глина легко от неё отойдёт».

В конце сушильни уже лежат первые кирпичи. Матильда наклоняется, аккуратно вытряхивает свой кирпич из формы, и… вот он, её первый вклад, стоит в одном ряду с прочими. По пути обратно она встречает Розали, которая шагает навстречу с такой же формой в руках. Краем глаза она видит, как взад-вперёд ходят Адриан со своим братом. Тем же заняты челноки от других верстаков. Ни у кого нет ни секунды времени – ни поднять глаза от работы, ни обернуться, не говоря уже о том, чтобы поболтать. Один раз, два, три… уже десять раз Матильда прошла туда и обратно. Потом она теряет счёт. То и дело в сушильне появляется Кобе. Он неустанно ходит по территории, за всеми следит и всех подгоняет. Проспер не жалеет сил, поднося глину, воду и сухой песок к верстакам своего отца и отца Адриана. Ему помогает маленький Фонске: бегает туда-сюда с вёдрами.

– Форма тяжеленная[11], постоянно надо наклоняться…

Скоро Матильда чувствует боль в руках и пальцах.

Потом начинает ныть спина. Деревенский колокол бьёт двенадцать раз, начинается перерыв на обед.

Матильда с Розали идут к общему цеху. Там уже полно народу. Девочки пытаются найти себе место за длинным обеденным столом.

– Сюда! – зовёт Мари. – Идите к нам с матушкой.

Пить всем наливают цикорий. Матильда развязывает шнурок своего мешочка и достаёт бутерброд.

Разговаривать сил нет, она только ест и иногда посматривает по сторонам. Лица людей напротив обветренные, часто беззубые, страшные. В глубине помещения сидят кормящие матери с младенцами у груди. По стенам развешаны инструменты, а между ними – пожелтевшие от времени цветные литографии, изображающие Пресвятое Сердце Иисуса Христа, а также Деву Марию с Младенцем. Матильда вполуха слушает разговоры родственников.

Мари возмущается:

– Столько малышей! А кто за ними смотрит, вы видели?

– Да, знаю, – безучастно кивает тётя. – Дочка соседки.

– Именно, – Мари толкает Матильду в бок. – Это та девочка, за которой ты должна была присматривать.

Проходит полчаса – и всё, обед заканчивается.

День тянется бесконечно. Следующий перерыв – на пятнадцать минут, чтобы съесть бутерброд, – наступает только в четыре часа. А ряды кирпичей растут, они уже заполнили половину сушильни. Дядя с Проспером то и дело отодвигают рабочий стол всё ближе к выходу… Никаких мыслей, в голове пустота.

Всё время одно и то же, сколько раз она уже сбегала туда-сюда? Сколько она уже прошла метров[12]?

Сколько раз* наклонилась, чтобы вытряхнуть форму? Ещё никогда в жизни Матильде не приходилось так много работать. У неё всё болит.

Солнце садится, и начинает смеркаться. Приходит тётя и говорит, что собирается домой готовить ужин. Когда уже практически ничего не видно, Кобе даёт сигнал, что можно заканчивать. Колокол вдалеке бьёт девять раз. Или десять?

Матильда моет руки в бадье и плещет водой себе в лицо. Выпрямившись, она чувствует, что вся спина как будто поломана на кусочки.

По дороге домой некоторые из парней ещё распевают песни, но большинство идёт молча. Фонске устал так, что даже не может говорить, не то что идти. Проспер сажает его себе на спину и несёт домой.

Дома тётя ставит на стол дымящуюся кастрюлю с едой. На ужин стампот[13] из картофеля и морковки с луковым соусом. Дядя крестится, и все бормочут себе под нос «Отче наш». А потом накидываются на еду, как стая голодных волков.

За едой никто не произносит ни слова. Все деловито и молча жуют. Только малыши хнычут и капризничают. Вдруг Фонске падает лицом в тарелку – он,