Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

приобщенный к роскоши богатой жизни, запросто болтал с пикантными, остроумными женщинами? Успех пьянил его сильнее вина. Все присутствующие внушали ему трогательную симпатию. Какие это искренние, славные люди! Каждому из них он охотно сказал бы что-нибудь приятное.

Часы на самом большом из черных лакированных столиков пробили пять, и охраняющий их золотисто-зеленый дракон пять раз разинул пасть. Тотчас же распахнулись двери, и два лакея внесли уже сервированный к чаю столик. Хозяйка разливала, а фрейлейн Аста разносила чашки. Пимбуш с заученным изяществом наложил себе полную тарелку petits fours [21] и фисташковых пирожных, между тем как Либлинг холодно отверг это лакомство.

Когда Аста подошла к Андреасу, он с любезной улыбкой повторил:

— Ваша свадьба, мадмуазель, конечно, будет отпразднована исключительным образом. Не ознаменовать ли нам ее торжественным спектаклем?

Аста нахмурила сросшиеся брови и презрительно вздернула свои немного угловатые плечи.

— С кем, собственно, собираетесь вы ее праздновать? — пренебрежительно спросила она, не глядя на Андреаса.

Улыбка замерла на губах бедного юноши, который надеялся наконец-то преодолеть молчаливую неприязнь дочери Туркхеймеров. Он почувствовал, что бледнеет. Гнев этой коренастой брюнетки внезапно пробудил в нем воспоминание о той бесцветной блондинке, которая сердито оборвала его: «Что вам в голову взбрело, мальчишка!» Конечно, Аста имела в виду совершенно то же самое, и он был так подавлен ее презрением, что не знал куда деваться. Фрау Пимбуш ехидно улыбалась, но фрау Мор, положив на его руку свою, шепнула с искренним состраданием:

— Мне следовало предупредить вас, что фрейлейн Туркхеймер и слышать не хочет о праздновании. — Она обратилась к девушке: — Милая Аста, с вашей стороны очень нехорошо, что вы лишаете своих друзей возможности принять участие в вашем прекрасном празднике.

— О, скромные свадьбы теперь в моде, — заявил Пимбуш, подходя. Аста высокомерно отвернулась.

— К чему навязывать всему свету свои частные дела? — возразила она. — Такое массовое веселье — просто пережиток.

Либлинг, черная борода которого заметно тряслась, пробормотал что-то себе под нос, но даже он не осмелился громко противоречить решительной девушке. Андреас считал себя обязанным что-нибудь сказать, но не знал, что именно. В страхе он прошептал:

— Фрейлейн Аста воспринимает все с точки зрения современной женщины.

Он чуть не прибавил: «Она скорее существо интеллектуальное, чем сексуальное».

— Пережиток? — повторила, наконец, фрау Пимбуш, и все морщинки на ее порочном лице пришли в движение. — Я даже нахожу, что в свадьбе есть что-то неприличное. Почти что непристойное, — добавила она после минутки раздумья и окинула окружающих взглядом, от которого всем стало неловко.

Кровь бросилась в лицо Асте, на мгновение она мрачно потупилась, затем повернулась и пошла к двери, ни с кем не простившись и не взглянув даже на своего жениха. Фрау Пимбуш и фрау Мор незаметно обменялись многозначительной улыбкой.

Гохштеттен, как в полусне, но все же несколько удивленный, последовал за своей невестой, и Пимбуш тотчас же присоединился к барону. Он взял с этажерки свой цилиндр и осторожно провел по нему зеркальной поверхностью ногтя. Ноготь этот на мизинце левой руки был необычайной длины; над тем, чтобы отточить его и придать ему должный вид, Пимбуш трудился не меньше полугода. Прежде чем поцеловать хозяйке руку, он повертел перед зажженной спиртовкой, на которой кипела вода для чая, свой цилиндр, дабы убедиться в наличии семи бликов. Все это Пимбуш проделал размеренно округлыми движениями, оттопырив локти.

Андреас сознавал, что ему следовало бы вместе с остальными покинуть комнату. После оскорбления, нанесенного ему дочерью хозяев, этого как будто требовало чувство собственного достоинства. Но неужто из-за такой ерунды ставить на карту свою будущность? Он не двинулся с места, глубоко униженный сознанием своего малодушия. Никто как будто больше не обращал на него внимания. Дамы говорили с Либлингом, Андреас молчал, кусая губы.

На его счастье, появилась новая гостья, миниатюрная элегантная дама, птичкой впорхнувшая в дверь. Перья качались на ее шляпке, локоны взбитой прически разлетались вокруг головы. Она села, и из-под ее шелкового платья взвилось облако кружев. Тотчас же она снова вскочила и запорхала по комнате, непрерывно щебеча. И она тоже волновалась из-за «Мести». Никак нельзя достать билетов!

— У меня у самой еще нет, — повторила фрау Туркхеймер. — Вся моя надежда на доктора Бединера.

Она налила чай и оглянулась, ища Асту, исчезновение которой, по-видимому, заметила только сейчас.

— Моя дочь ушла? Ах, в таком случае мне придется воспользоваться вашими услугами, господин Цумзе!

Андреас поспешил к ней и, разнося дамам чашки, постарался щегольнуть столь изысканными манерами, что вновь прибывшая птичка с явным одобрением навела на него лорнет. Это мгновенно подняло его дух.

— Вы позабыли фрейлейн фон Гохштеттен, — заметила фрау Туркхеймер.

— Где же она? — спросил он удивленно.

Фрау Туркхеймер, улыбаясь, указала на амбразуру окна, где перед тем беседовала Аста с женихом. Там сидела фрейлейн фон Гохштеттен, полускрытая желтой шелковой портьерой. Если брат ее по причине анемичности говорил мало, то она, со своей стороны, молчала из высокомерия. Ее обычно забывали в том углу, где она устраивалась, и она так и сидела там до конца, прикрывая лорнеткой умные, осуждающие глаза. Гохштеттеновский нос не оставлял ей никаких иллюзий насчет ее собственной красоты. В тридцать лет на ее худом породистом лице было написано полное отречение. Глядя на ее тонкие, плотно сжатые губы, все ожидали насмешек, и женщины старались держаться от нее подальше. Казалось, она говорила:

«Я не одобряю женитьбы моего брата, но раз уж он оказывает вам честь, принимая от вас деньги, я тоже хочу получить свою долю в этой сделке. Я захирела потому, что тайный советник тратил наши скудные доходы на представительство. Теперь я разрешаю вам вернуть то, что мне принадлежит. Ради этого, конечно, приходится время от времени выносить ваше общество. Иногда я соглашаюсь брезгливо пригубить ваше шампанское вот так же, как сейчас пью у вас чай. Я нахожу, что из ваших гостиных не выветрить запаха подержанного платья, от них разит лавкой старьевщика и задворками. Не беспокойтесь, от меня не скроется то, что об этом напоминает: фальшивые нотки и грубости, которые вырываются у вас. Сколько бы ваши мужчины, покончив с делами, ни важничали и ни распускали передо мной хвост, я без труда обнаружу следы, которые наложили на их фигуру, походку, физиономию их неблагородные занятия — торгашество и считание грошей. Сколько бы ваши женщины ни пыжились, разыгрывая светских дам или кокоток, для меня они всегда останутся тем, чего они боятся пуще огня: наседками из мещанского сословия. Вы увешиваете комнаты настоящими гобеленами и заржавленными латами, едите