Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

— Сударыня, чего бы я не сделал, раз вы приказываете! Не будь это как раз ближайшее воскресенье!

— У вас особые обязательства?

— Подумайте, сударыня, ведь я на пороге важного для меня периода жизни. Вы не поверите, как мало я до сих пор был знаком со светом. У нас в провинции не живут, а прозябают, и того, чему я научился за несколько дней у вас в доме, там не узнаешь и за несколько лет. Это ошеломляет, чувствуешь потребность сосредоточиться, все обдумать, как привык с детства. — Он перевел дух. Адельгейда сложила руки на коленях и слушала. — Это не все, — продолжал он. — Я должен найти в себе силы преодолеть страсть, которая грозит захватить меня. То, чего я безумно жажду, — великий грех. Но все же я жажду этого со всем жаром моей пламенной любви, — прошептал он и поднял на нее свои красноречивые глаза. — В таких сложных вопросах совести мы советуемся с духовником.

— Вы исповедуетесь! — пробормотала Адельгейда чуть ли не испуганно.

Он в смущении опустил глаза.

— Не знаю, почему я говорю все это вам. Именно вам! — вздохнул он.

— Может быть, это не так уж страшно? — решилась заметить Адельгейда. Она находила юношу своеобразным и в высшей степени поэтичным, но ему не следует слишком серьезно относиться к своим религиозным обязанностям. Они грозят испортить всю игру.

— А может быть, я — разумеется, если я что-нибудь для вас значу, — без всякой исповеди дам вам отпущение и прощу ваш великий мысленный грех? Но я, понятно, не знаю, в чем он, собственно, заключается, — прибавила она с чарующей улыбкой. — Итак, вы будете в воскресенье?

Он не ответил, — она увидела, как он побледнел, и сочла это за признак внутренней борьбы. На самом деле это был результат безумной радости, охватившей его от успеха его блажи.

— Ради меня, — нежно попросила Адельгейда.

Дверь отворилась, Андреас почувствовал, что пора кончать. Он встал.

— Я ни в чем не могу отказать вам, сударыня, — сказал он с глубоким поклоном.

Вошел доктор Бединер с билетами на «Месть».

— Вы не поверите, сколько людей я восстановил против себя, только бы услужить дамам. О, пожалуйста, для меня это величайшее удовольствие, — уверял он, роняя из глаза монокль.

Вслед за ним вошел Туркхеймер с несколькими молодыми людьми. Еще в дверях увидел он, как его жена отошла в одну, а Андреас в другую сторону, и в лице его что-то иронически дрогнуло. Наметанным глазом оценив ситуацию, он направился к молодому человеку и тепло пожал ему руку.

— Искренне рад снова видеть вас здесь, — сказал он, лукаво улыбаясь.

Андреас поздоровался с Зюсом и Душницким, но решил, что пора уже лишить фрау Туркхеймер своего присутствия. Ее фантазия, которой он дал пищу, заработает от этого еще деятельнее. На улице на него напало неприятное сомнение:

«А вдруг она сочтет меня просто смешным?»

Сцена, которую он только что разыграл, задним числом смутила его. Однако к нему сейчас же вернулась уверенность.

— Э, что там, она в меня втрескалась, иначе не попалась бы на мою блажь. И здорово втрескалась, если после всего, что я ей наплел, не сочла меня за сумасшедшего!

VIII

«Месть»

— Шикарная публика, — услышал Андреас слова господина Пимбуша, входя в туркхеймеровскую ложу.

Фрау Туркхеймер и фрау Пимбуш сидели в первом ряду. Асте пришлось удовольствоваться местом позади них. Она указала веером на пышную спину матери и сказала Либлингу, стоявшему возле нее:

— Мне ничего не будет видно. Тем лучше, только бы и меня не видели. Что за отвратительный балаган!

Либлинг попробовал осторожно возразить:

— Подождем. Я приветствую как радостный симптом социального оздоровления уже то, что мы познакомимся с местом, где веселится и поучается народ.

Ответом девушки был возмущенный взгляд на дощатую перегородку ложи, на которой клочьями висели обои. Унылый, голый зал своим скудным освещением мог нагнать тоску даже на веселых, сытых людей. Казалось, напоминание о нужде и заботах серой пеленой повисло в воздухе.

— Не кажется ли вам, что у нас вид, как на похоронах? — спросил Андреас господина Пимбуша.

Но владелец водочного завода был не столь восприимчив к настроениям.

— Что вы! — воскликнул он. — Мы ведь в лучшем обществе. Быть здесь — это высший шик. А вы как думали? Вот увидите!

Вдруг в оркестре поднялась дикая какофония, так неожиданно ударившая по барабанным перепонкам, что дамы испуганно привскочили на своих местах. Фрау Пимбуш сейчас же вновь опустилась на стул. Она нервно рассмеялась.

— Ах, развлечение только начинается! Я нахожу, что это восхитительно!

Одновременно в зале стало светлее, и Пимбуш подтолкнул локтем Андреаса.

— Ну, что я вам говорил? Шикарная публика.

К своему удивлению, Андреас увидел, что все ложи заняты светскими дамами. Даже высоко под самым потолком сверкали бриллианты, в глубине грязных дощатых лож мерцали атласным отблеском манто. На замызганные барьеры опирались обнаженные женские руки, ложились настоящие кружева, и облако ароматов и пыли, поднятое дамскими веерами, неслось от одного яруса к другому.

Фрау Туркхеймер поклонилась.

— Фрау Мор здоровается с нами, — заметила она.

— Ах, а рядом с ней сидит наша скромница фрау Блош, — сказала фрау Пимбуш. — Святая невинность в беленьком платьице! Неужели и пансионы благородных девиц пришли посмотреть «Месть»!

Фрау Туркхеймер пожала плечами.

— Милая Клэр, ваши ожидания преувеличены. Верно, все будет не так уж страшно.

— Совсем не страшно! — послышался голос. — Дело в том, что спектакль устраивает общество мужчин — поборников нравственности.

Господин Штибиц перегнулся из соседней ложи, так что все увидели его белое лицо, дряблое и жирное. У Андреаса оно вызвало приятное воспоминание. Он ведь встретился с банкиром у игорного стола при весьма счастливых обстоятельствах. Фрау Штибиц и супруга коммерции советника Бешерера тоже поздоровались с дамами.

— Пьеса, говорят, чересчур забористая?

— Скажем, несколько грубоватая.

— На это сетовать не приходится, мы здесь среди простонародья, — заметил Штибиц.

Пимбуш, несмотря на отчаянное сопротивление супруги, протиснулся к барьеру ложи, чтобы раскланяться со знакомыми в партере. Ему необходимо было всем показаться. Разговор перекидывался из яруса в ярус, и казалось, в зрительном зале все знают друг друга. Андреас установил между дамами известное фамильное сходство. Фрау Пимбуш отнюдь не была единичным явлением, ибо многие дамы откровенно старались подражать кокоткам. Возможно, это был последний крик моды, а возможно, угаданное женским инстинктом средство побить конкуренцию.

Защелкали лорнетки, и дамы начали наводить критику на туалеты. Фрау Бешерер была в платье персикового цвета с кружевами экрю, фрау Мор в фуляровом платье цвета резеды на розовом атласном чехле.