Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Как трудно было вынести ее бесконечно добрый и в то же время пронзительный взгляд! Он боялся дать волю своей слабости. Мягкая ласка оказывается иногда тверже несгибаемой воли.

— Зачем ты так переутомляешься? Опять дела?

— Какие там дела? Завтра утром надо расклеить несколько плакатов; в пять часов митинг у фабричных ворот. Все больше пустяки.

Он уже забыл, что десять лет назад говорил матери те же самые слова.

— Зачем же ты растрачиваешь свои силы на пустяки? Чего тебе удалось добиться?

Чего удалось добиться? Как бы это объяснить попонятнее? Ты взваливаешь себе на плечи тяжелую ношу и начинаешь восхождение на высокую вершину. Пускай ты ушел еще недалеко, но главное, что ты уже в пути. Все это и сказал бы своей матери сын, если бы его не остановил ее недоверчивый взгляд.

— Чего же ты все-таки достиг?

— А что я, по-твоему, должен был бы делать?

— Многие твои сверстники уже разбогатели. Конечно, богатство не самое важное в жизни. Но разве так уж плохо быть человеком известным, пользоваться влиянием в обществе? На что только потратил ты свою молодость!

Вздрогнув, он отвел взгляд, боясь увидеть в глазах матери свое собственное отражение, — вот он, постаревший, ссутулившийся, — и сказал:

— Погоди, мама! Ты еще увидишь!

И улыбнулся — усталой, вымученной улыбкой. В его глазах по-прежнему светилась мечта.

И вот его жизнь на исходе. Мать еще может ждать, но у него уже не остается для этого времени.

Его смерть, он знает, не привлечет к себе большого внимания. Одни умирают потому, что свершили все возможное, другие от непомерно сильных переживаний, третьи просто захлебываются в собственной крови. Он же умирает потому, что отдал всего себя своему делу. Это будет обычная, ничем не примечательная смерть, — одна из многих.

Он не хотел, чтобы его мать приходила. Боялся встречи с ней. Знал, что в ее ласковом и пытливом, хотя и потускневшем взоре будет все тот же вопрос:

— Чего же ты в конце концов добился?

Но она пришла.

— Ради чего он так переутомлялся? — шепотом спрашивала она у его товарищей. — Чем вы занимаетесь? Какими делами?

Товарищи, собравшиеся у ложа умирающего, отвечали, переглядываясь:

— Какие у нас могут быть дела? Устраиваем митинги, продаем газеты, ведем агитацию.

— Только и всего? И на это он потратил шестнадцать лет своей жизни?

Она начинала рыдать.

Товарищи снова переглядывались и продолжали разговор о том, как справиться с делами, когда не станет одного из них.

Однажды, проходя мимо его койки, сестра задержалась, пощупала его пульс и, не сказав ни слова, вышла. Санитар, который принес утку для больного, ни с того ни с сего принялся утешать старую мать:

— Да нет, он еще не помер. Когда помрет, сразу видно будет.

Потом санитар вышел из палаты, поставил утку за дверью и начал играть с кем-то в багхбонди[73].

Мать склонилась над сыном и еле внятным шепотом в последний раз задала все тот же вопрос:

— Чего же ты достиг в конце концов?

Неожиданно он разомкнул веки, посмотрел сперва на мать, потом на золотисто-розовые в лучах заходящего солнца облака, видневшиеся сквозь полуоткрытую дверь, и, собрав последние силы, тихо, но без всякой уклончивости ответил на вопрос матери:

— Я же коммунист, ма.

И впервые, дрогнув, старуха опустила свои пытливые, недоверчивые глаза. Сын смежил веки. Он хотел было улыбнуться, как улыбался раньше, но не смог. И все же на его лице мать уловила отражение мечты, которая все это время жила в его сердце.

Теперь она знала, что это за мечта. Хорошо знала!

Перевод с бенгальского Б. Карпушкина.

Нарайон Гонгопаддхай

НОВЫЕ ПЕСНИ

Рассказ

Нарайон Гонгопаддхай (1918—1973) — один из крупнейших бенгальских писателей среднего поколения. Автор целого рада сборников рассказов, романов «Пришествие», «Поселение», «Первый этаж» и других. Произведения Н. Гонгопаддхая переводились на русский язык. Рассказ «Новые песни» повествует о волнениях в Восточной Бенгалии, связанных с требованием населения признать бенгальский язык государственным языком в этой части Пакистана (после раздела Индии на два государства в 1947 г. Восточная Бенгалия отошла к Пакистану).

Рай-мошай[74] возвращался с рынка злой и расстроенный: несмотря на все старания, ему не удалось купить гашиша. Сегодня в городе стачка. И не просто стачка, а то, что в последнее время стали называть всеобщей забастовкой. В такой день ни один торговец не повезет товар на рынок, не откроется ни один табачный ларек, даже булочные и продуктовые лавки, которые до недавних пор не закрывались ни при каких обстоятельствах, будут заперты.

Все в городе бездействует. Забастовка продлится до четырех часов дня. Оставшись без гашиша, Рай-мошай шел стремительной походкой, стараясь дать выход своему негодованию. Когда возбуждение постепенно улеглось и Рай оказался в состоянии трезво взглянуть на происходящее, оно представилось ему нелепым.

Раю было под шестьдесят. Чего только не повидал он за свой долгий век! Вспомнилось, как несколько десятков лет тому назад в этот восточнобенгальский город приезжал Шурен Банрудже[75]. Его зажигательные речи воодушевили народ, начались сильные волнения. Рай никогда не забудет, как полиция избивала дубинками всех без разбора.

Один за другим налетали вихри движения свадеши[76], сметая все на своем пути. Зал имени Ошшиникумара Дотто[77] сотрясался от горячих дискуссий. Накал страстей все возрастал, грозя воспламенить сами небеса. Никто не мог предугадать, где вспыхнет всепожирающее пламя. В Кулкатхи дело дошло до резни — кровь там лилась рекой.

Сорок седьмой год принес новое бедствие: Бенгалию рассекли надвое. Впрочем, поначалу раздел родины не очень тревожил Рай-мошая. Он ведь человек простой, в политике не разбирается. Какая ему разница — Индия или Пакистан. «Я не заминдар[78], не талукдар[79], — говорил Рай, — на государственной службе не состою. О чем мне беспокоиться? Мне, собственно, терять нечего, был бы только мой баркас цел да не перевелись бы пассажиры с деньгами, а до остального и дела нет. Не все ли равно, кого перевозить, — индусов, мусульман или христиан. Деньги — всегда деньги, а красуется на них арабская вязь или английские буквы, меня мало трогает. Я твердо знаю одно: в рупии шестнадцать ан, а остальное меня нисколько не волнует».

Однако пришлось и Раю поволноваться, да еще как! Деревни Мадхобпаша, Лакхутия, Хиджла стали свидетелями невиданной по жестокости резни. Оттуда приходили вести, от которых кровь стыла в жилах. Перепуганный насмерть страшными событиями, Рай-мошай не отваживался выйти на улицу даже за гашишем. Его баркас целый месяц