Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

На родном языке? Рай-мошай вглядывался в темноту, словно пытаясь найти там ответ. Неужели колесо истории поворачивается вспять и все будет по-старому?

Неужели он зря потратил столько сил и времени, чтобы выучить урду и персидский? Больше года Рай-мошай не вспоминал санскрита, а сейчас освежил в памяти несколько строк и запел:

Дхира самире Ямунатире басати ване ванамали.

Гопи-пина-пайодхара…[88]

— Нет, нет, Рай-мошай, — тотчас же запротестовали студенты. — Санскрит нам тоже не подходит.

Так что же в таком случае вам подходит? Ничего больше Рай-мошай не знает, других песен в его репертуаре нет. Старик был обескуражен.

— Рай-мошай, — обратился к нему Абу, — санскрит вы выучили по традиции, урду — по необходимости. Спойте нам что-нибудь из бенгальских песен, которым вы научились по велению сердца. Санскрит — атрибут индуизма, урду — принадлежность ислама. Но бенгалец — индус ли он или мусульманин, прежде всего бенгалец. И песни на бенгальском языке — наши общие песни.

Шутка ли сказать — бенгальские песни! Рай-мошай сидел молча и смотрел на темный лес, прислушиваясь к ударам весел и журчанию воды.

— Чего вы опасаетесь? — продолжал Абу. — Мусульмане когда-то помогли освободить бенгальский язык от оков санскрита — об этом свидетельствует история. Так неужели вы думаете, что теперь они закуют этот язык в новые кандалы? Этого не может быть. Не тревожьтесь, Рай-мошай, если вы сами не решаетесь петь по-бенгальски, подтягивайте нам.

И Абу громко запел:

О бенгали, язык наш свободный, прекрасный…

Товарищи Абу вторили ему молодыми звонкими голосами:

О бенгали, язык наш свободный, прекрасный…

Остальные пассажиры разом вскочили. Баркас накренился так сильно, что один из гребцов уронил весло в воду. Вздрогнул темный лес, потревоженный песней, а она мощной волной неслась над просторами полей:

О бенгали, язык наш свободный, прекрасный…

Ты опора в беде,

Свет души моей ясный.

— Пойте же, Рай-мошай, — едва не приказывал старику Абу, — пойте вместе с нами!

Несколько мгновений Рай-мошай колебался, а затем запел, заглушая всех остальных:

Ты опора в беде,

Свет души моей ясный.

— Чей это баркас? Приказываю замолчать! — раздался вдруг громкий окрик с пристани Куд, к которой тем временем приблизилось судно.

Вспыхнул слепящий луч карманного фонаря. Его направил на баркас полицейский инспектор, совершавший обход в сопровождении двух патрульных. Рай-мошай побелел, от страха у него перехватило дыхание.

— Я спрашиваю, чей это баркас? — снова прогремел голос полицейского инспектора.

— Мой, — пролепетал в ответ Рай-мошай.

— Твой? Так, значит, это ты пел? — процедил полицейский инспектор. — Прекрасно, выходи на пристань, пойдешь с нами в участок.

Рай-мошай похолодел. Он слишком хорошо понимал, что значит оказаться в полицейском участке, особенно сегодняшней тревожной ночью.

С баркаса спрыгнули Абу и его товарищи. Глаза Абу горели решимостью.

— Почему он должен идти в участок? Это мы пели и уговорили его присоединиться к нам. Что в этом преступного?

— Такие песни петь не положено, — снизил тон полицейский инспектор.

— Почему не положено? Разве петь песни запрещается?

— Нет, но вот такая песня…

— Разве эта песня запрещенная? — Абу сверлил горящим взглядом явно оробевшего инспектора. — И если не бывает запрещенных песен, то по какому праву, позвольте вас спросить, вы осмеливаетесь мешать нам?

— Верно, верно, — дружно поддержали студента остальные пассажиры. — Ты ему правильно сказал.

Полицейский инспектор нерешительно посмотрел по сторонам. Против него встали два десятка людей. В их голосах грозный гнев, в глазах — жгучая ненависть. Инспектор в бессильной ярости скрежетал зубами.

— Ладно, так и быть, поезжайте, — наконец бросил он.

Заработали две пары весел, баркас снова вышел на стремнину и помчался вперед. На радость всем, откуда-то налетел прохладный ветерок и унес с собой томящую духоту. Шелест леса и журчание вод слились в гармоничную мелодию.

Далеко позади осталась пристань, померк резкий свет карманного фонаря.

— Так что же вы остановились, Рай-мошай? — спросил Абу. — Продолжайте!

На этот раз песню подхватили все, кто был на баркасе. Она звучала торжественной симфонией, с красотой которой слилась красота реки, рисовых полей, ночного неба.

О бенгали, язык наш свободный, прекрасный,

Ты опора в беде,

Свет души моей ясный, —

неслось над водными просторами. И в мощном хоре человеческих голосов уже нельзя было различить голоса Рай-мошая.

Перевод с бенгальского Б. Карпушкина.

Шубодх Гхош

СОВСЕМ КАК ЧЕЛОВЕК

Рассказ

Шубодх Гхош (род. в 1908 г.) — бенгальский прозаик. В молодости был циркачом, телеграфистом, водителем автобуса, охотником, продавцом сладостей. Получил образование в одном из колледжей Коломбо. Первые же рассказы Ш. Гхоша имели большой успех и утвердили его в ряду лучших прозаиков Бенгалии. Кроме рассказов, его перу принадлежат несколько романов, среди которых наиболее известны «Счастливая» и «Гонготри».

Отдельные произведения Ш. Гхоша переведены на русский язык.

Странности старика Бимола столь же неисчерпаемы, сколь велика его привязанность к своему такси, допотопному «форду», весь вид которого свидетельствует о предельной нищете владельца.

Обычно пассажиры обходят его стороной. Исключение составляют лишь те, кто вообще никогда в жизни не видел автомобиля, да еще те, кто опаздывает. Однако, несмотря на свою неприглядность, этот «фордик» необычайно вынослив. Грузы, которые не под силу большим машинам, для него — игрушка. В ураганные ливневые ночи, когда все таксисты дружно отказываются ехать, такси Бимола отважно пускается в путь по опасным, раскисшим дорогам этого края.

А так, в обычные дни, среди новеньких, сверкающих машин последних марок дряхлый облезлый «форд» Бимола уныло простаивает на стоянке, обреченный на бездействие. Да, что ни говори, вид никудышный: замусоленный верх, разбитое смотровое стекло, весь во вмятинах капот, нашлепки на шинах. Поставишь ногу на подножку — и машина скулит, как побитая собака. Не так-то просто затворить дверцу, а уж коли она захлопнулась, открыть ее почти невозможно. У самого лица пассажира, если такой все же отыщется, болтаются подвешенные на верхний крюк полотенце Бимола, грязная фуфайка и промасленная холстина.

Заслышав издалека рокот этой колымаги, в страхе жмется к обочине рикша, и даже упрямый, зловредный велосипедист и тот с опаской уступает дорогу. Как демон, вдруг возникает она из ночной темноты и надвигается на вас со страшным грохотом. Мертвенный свет излучают фары; в их тусклом мерцании отдельные части машины напоминают суставы огромного скелета. Кажется, вот-вот она взорвется и скелет разлетится на тысячи кусков.

Ни одна машина не поднимает столько пыли, не