Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

И тут произошло невероятное: в застывших сухих глазах Бимола свинцовыми дробинками сверкнули слезы.

Подъехав к гаражу, Бимол остановил машину под деревом, вылез и, не оборачиваясь, зашагал к своему дому. Во дворе он сел на землю, достал две бутылки дешевого вина. Не успел он его хорошенько распробовать, как кто-то окликнул его. Это был Гобиндо, он шел с каким-то незнакомцем.

— Здравствуйте, господин!

— Привет! Вы что, агент по покупке машин? — спросил Бимол.

— Нет, — ответил за приезжего Гобиндо, — он из Калькутты, покупает старое железо. У тебя, наверное, после ремонта остался какой-нибудь хлам. Сколько ты за него хочешь?

Несколько мгновений Бимол смотрел остановившимся взглядом. Неизбежное голодное будущее черной тенью стояло за спиной, протягивая чашу для подаяния. От него не отвертишься, оно ждет своей добычи. И Бимол знал это.

— Да, у меня есть старое железо. Много железа. Почем берете?

— Четырнадцать ан за ман[93], господин, — оживился скупщик. — Тащите все, что есть.

— Все и отдам. Берите вот эту машину, она уже ни на что не годится.

— Да ты что, Бимол-бабу? — ахнул Гобиндо.

Бимол очнулся. Опьянения как не бывало. В темноте нащупал еще одну бутылку, выпил и лег снова.

Забрезжил рассвет, Бимол приоткрыл глаза. В гомоне пробуждавшегося дня он различил один звук, который пронзил его, как игла: тхонн-тхонн-тхоканн-тхоканн. Это с утра пораньше люди скупщика разбивали на лом машину Бимола.

Отчаяние и хмельной звон в ушах…

Одно за другим обнажаются ребра Джогоддола. Мысли Бимола, кружась по спирали безмолвия, скользят вниз, в пустоту. Безнадежные и невесомые, они затем вновь всплывают на поверхность сознания. И тогда он отчетливо слышит все тот же звук: тхонн-тхонн-тхоканн-тхоканн — это убивают его Джогоддола.

Перевод с бенгальского Е. Бросалиной.

Т. Джанагираман

РАССКАЗ НОСИЛЬЩИКА

Рассказ

Т. Джанагираман (род. в 1921 г.) — известный тамильский романист, новеллист и драматург. Получил образование в Мадрасском университете. Работал в Мадрасе на радио. Автор нескольких романов («Амрита», «Мед жизни» и др.) и сборников рассказов («Барабан», «Красная коляска рикши», «Наш дом везде» и др.).

Отдельные рассказы Джанагирамана переводились на русский язык.

Сегодня в шесть часов вечера, по распоряжению главного врача, меня выписывают из больницы. Нехорошая история вышла. А все из-за этого констебля Муттупиллея, которому три недели назад сделали операцию кишок. Ему, видите ли, самое главное — закон. Никто, кроме него, не требовал пропавших денег, а он как с ножом к горлу: «Отдай мои восемь ан!» — да и все тут! А где я ему возьму восемь ан, когда еще вчера отправил домой тридцать рупий? Вы, верно, спросите, откуда у меня такая куча денег. Живу в четырехстах милях от Мадраса, здесь у меня ни одной знакомой души, а я не то чтобы деньги у других просить, еще домой посылаю.

Погодите, вот расскажу все по порядку, тогда поймете.

Зовут меня Раман Найар. Мне сорок два года. До того как попасть в больницу, я работал носильщиком на железнодорожной станции в Керале. Сказал бы вам на какой, да, пожалуй, не стану, не пришлось бы мне вернуться на старое место.

Городок у нас небольшой и не очень богатый. Хоть стой на голове, больше рупии в день не заработаешь. Если хочешь прокормить семью, только успевай вертеться. А на шее у меня четверо детишек, мал мала меньше, и жена.

Жизнь, прямо сказать, не сладкая, а тут еще, как назло, захворал я. Чего ни съем, через полчаса живот начинает болеть. Лечился я у наших местных лекарей, да все без толку: не прошла хвороба.

А ведь по виду и не скажешь, что я больной. Хвастаться грех, но красотой меня бог не обидел. Да и силой тоже. Ростом я хоть и не высок, а мускулы у меня как стальные, недаром я тяжести таскаю. Когда моюсь перед зеркалом в гостинице, я всегда смотрю на свои руки. По такой наружности мне быть бы раджей или министром, но человек я неученый, вот и работаю носильщиком.

Судьба переменчива, как говорится в пословице: «Тридцать лет подряд одни горести не бывают». Наконец и мне счастье привалило.

Прислали нам на станцию нового кассира. Кассир этот пролежал в мадрасской больнице десять дней, и я сам слышал, как он нахваливал ее начальнику станции: дескать, доктора там и сестры прекрасные, питание отличное и уход — лучше не бывает. Я, признаться, своим ушам не поверил. «Сочиняет», — думаю.

Рассказал я ему о своей болезни, а он говорит: «Считай, что тебе повезло. Я платил свои деньги, а с таких, как ты, бедняков ничего не берут. Поезжай, подлечись. Работа твоя никуда не денется. Да и много ли ты заработаешь больной? Смотри, запустишь болезнь, худо будет».

Послушался я его, поехал в Мадрас. Зайцем поехал. Три раза меня ссаживали: в Оттапаламе, Селяме и Джолапеттее. Но на кондукторов я не в обиде. На то они и поставлены, чтобы безбилетных пассажиров ссаживать.

На пятый день добрался до Мадраса. Верьте не верьте, но через три часа я уже был в терапевтической больнице. Кровать, чистая постель, специальный шкафчик для хлеба и масла. В жизни такой роскоши не видел. Гляжу я на все это и думаю: «Век бы мне не выздоравливать!»

Еду чуть не в рот кладут, сестры, как за родным, ухаживают; кругом чистота, порядок, пол как стеклышко, а над головой большие вентиляторы крутятся — чтобы душно не было. Здоровым такое и во сне не снилось.

Палатный наш доктор был в отпуску, и сначала мной занимался сам заведующий отделением, но через три дня палатный доктор возвратился.

Сделали мне снимок желудка. «У тебя опухоль. Надо оперировать», — сказал мне врач. Я, конечное дело, спорить не стал. Ему лучше знать. На то он и поставлен.

В тот день, когда мне сделали операцию, за мной так ухаживали, что и сам король мог бы мне позавидовать. Вот только навестить меня никто не пришел. У меня же в Мадрасе ни одного родственника.

Каждый день с четырех до шести — время посещения больных. Этих самых посетителей бывает уйма: вокруг каждой койки человек по десять собирается, тут тебе и дети и взрослые — всех хватает.

Только ко мне да еще к двоим больным никто не приходил. Какая-то женщина даже пожалела меня. Спросила, как меня зовут, откуда я родом, а потом сказала: «Да ты, бедняга, совсем один. Ну, ничего, бог не оставит тебя своей милостью» — и сунула мне апельсин.

Дней через десять я пожаловался сестре Девахи, что мне не хватает молока