Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Он касается ее ногтей, дотрагивается до век, хочет забыться, пряча лицо у нее на груди. Знакомый запах ее волос проникает в самую глубину его существа. Дыхание Нирмалы учащается.

Он гладит ее полные руки, мягкие круглые плечи. Нирмалу пронизывает дрожь. Он чувствует, как близка она ему каждой клеточкой своего тела, как трепещет под его ласками. Бурной волной прихлынула к сердцу горячая кровь, и становится единым дыхание…

Вдруг он замечает свет в комнате Бишана Капура и табачный дым, который вьется сквозь железную решетку на окне и исчезает в темноте переулка.

Но теперь Чандар забыл о своем одиночестве. Он целиком отдался знакомому запаху, знакомому дыханию, знакомым прикосновениям… Ему ничего больше не нужно. Только бы не быть одиноким. Обрести былую веру…

Все тихо вокруг. И успокоение приходит к Чандару. Радостный, сжимает он Нирмалу в объятиях, вздымающийся прилив подхватывает его и увлекает за собой в глубины бездонного океана единения.

Дыхание Нирмалы постепенно становится ровным, притяжение ослабевает, прилив спадает.

Но Чандар не хочет выпускать ее из объятий. Прилив спадет, и он вновь останется одиноким. Одиноким, как ракушка на пустынном и враждебном берегу.

Нирмала высвобождается из его рук и устало откидывается на подушку.

Все кругом засыпает. Ночь опустилась на землю. Не слышно ни голосов, ни звуков.

Нирмала поворачивается к нему спиной и погружается в глубокий сон. Он смотрит на нее…

…Страх перед одиночеством охватывает Чандара. Он дотрагивается до плеча Нирмалы. Ему хочется повернуть ее к себе, но рука его словно онемела. Он ложится на спину и смотрит в темноту. Незаметно его веки смыкаются…

Часы на полицейском участке пробили два часа. Сон отлетает. Еще окончательно не проснувшись, Чандар вздрагивает. Тишина пугает его. Он протягивает руку, чтобы убедиться, здесь ли Нирмала. Рука нащупывает ее волосы, рассыпавшиеся по подушке, шелковистые, мягкие… Он зарывается в них лицом.

Потом рука касается ее круглого плеча. Нежная кожа, прикосновение которой так знакомо… Он медленно проводит рукой по ее телу, прислушивается, стараясь уловить ее легкое дыхание. Надо же удостовериться, что он не один.

Она и сейчас лежит к нему спиной. Вот сказала что-то во сне. У Чандара замирает сердце. Только бы Нирмала не проснулась! Если она нечаянно вздрогнет, испугавшись его прикосновения, он тотчас почувствует себя чужим для нее!..

Нирмала спит, но дышит неровно, как бывает при испуге. Может быть, ей снится что-то страшное. Чандар замирает. Неужели она не узнает его прикосновения?..

И вдруг он начинает трясти ее за плечо и, не помня себя, кричит:

— Нирмала! Нирмала! Проснись!

Она сразу вскакивает и, протирая глаза, старается понять, в чем дело.

Чандар наконец включает свет, хватает Нирмалу за плечи и, нагнувшись к ее лицу, в страхе спрашивает:

— Узнаешь меня? Ты узнаешь меня, Нирмала?

Нирмала недоуменно смотрит на него:

— Что случилось?

Он не отвечает. Его глаза что-то ищут в ее лице.

Перевод с хинди В. Балина.

Вьянктеш Дигамбар Мадгулкар

ЗАМОРСКАЯ КУРИЦА

Рассказ

Вьянктеш Дигамбар Мадгулкар (род. в 1927 г.) — прозаик, признанный мастер «деревенской темы». Пишет на языке маратхи. Автор нескольких романов, среди которых особенно известен роман «Деревушка Бангарвади» (1955), и сборников рассказов: «Следующий шаг» (1950), «Деревенские истории» (1951), «Земля-кормилица» (1954) и другие. На русском языке публиковались отдельные рассказы Мадгулкара.

Когда жители села, наскоро позавтракав, отправились утром на покос в луга, странную картину увидели они у дома старосты. Он сидел на корточках на пустом дворе, спиной к своему ветхому дому, а перед ним стояли огромные, необычного вида петух и курица. Староста горстями доставал зерно из кармана и рассыпал его перед птицами.

Мимо шли люди с косами, серпами, веревками. Они смотрели и изумленно гадали, отчего это староста, который никогда прежде и пальцем не пошевельнул, чтобы сделать что-то по дому, вздумал вдруг собственноручно кормить кур. Сидит себе, сыплет и сыплет зерно. И зерно-то не червивое, не гнилое, а чистое, отборное. «Такое зерно пускать на ветер! — ахали крестьяне. — Да в своем ли он уме?»

Правда, куры-то необыкновенные. И где он взял таких? Красивее и больше самых лучших кур в деревне. Петух огромный, с большим, в ладонь, кроваво-красным гребнем. Белоснежный наряд его точь-в-точь как мундир полицейского начальника. Клюет по зернышку, важно, с достоинством. Часто останавливается, гордо выпрямляет округлую шею. Трясет красной бородой, спокойно глядит круглым глазом на столпившихся вокруг людей. Курица под стать ему. Пышная, как раздобревшая от довольства жена полицейского начальника. Клюет деликатно и скромно, с солидностью вытягивая и втягивая шею. Плавно переступает с ноги на ногу.

Действительно, замечательные куры! Но чтобы их староста кормил, это уж чересчур!

Лицо старосты вовсе не выражало радости от того, что толпа зевак глазеет на него. Однако с курами он обращался по-прежнему почтительно, а те держались с надменностью государственных чиновников.

Махада Рану, откашлявшись, сплюнул налево и тихо спросил:

— Английской породы, патил?[103]

Староста глянул на него снизу вверх, переспросил:

— Что ты сказал?

— Английской, говорю, породы?

— Да, да, — кивнул староста и снова повернулся к птицам.

Мальчик-мусульманин, который вел коз на пастбище, долго что-то прикидывал в уме, потом спросил:

— Махада, потянут они на четыре шера[104], как думаешь?

Ему ответил Сопана, стоявший тут же, заложив руки за спину:

— Конечно, потянут. Пяти нашим курам этих не перетянуть.

И зеваки пустились в рассуждения.

— Откуда они все-таки? А, Сопана?

— Не английские, нет, я думаю. Японские, наверно.

— А что это такое?

— Есть такой дистрикт[105]. Должно быть, они оттуда.

— Откуда ты знаешь?

— Мало я их у своего хозяина видел, когда в Бомбее жил?

Петух вдруг закружил вокруг своей подруги. Курица удирала, петух догонял, хлопая крыльями, клевал ее. «Кхо-кхо-кхо», — надрывалась курица. Пыль поднялась столбом. Староста посасывал види и невозмутимо наблюдал за происходящим.

Сопана спросил:

— Сколько отдал за пару?

— Не мои они, Сопана.

— Да? Вижу, новые — думал, твои.

— Да нет.

— Гости привезли?

— Нет. Государственные они.

— Государственные?

— Ну да. Государство прислало для нашей деревни.

Крестьяне переглядывались в недоумении. Государство? Государство наказывает за преступления. Платит жалованье старосте и податному. Не внесешь налог — взыскивает. Но куры? Чтобы государство присылало в деревню кур? Тут есть о чем подумать. Махада сказал:

— Ну да, приезжают ведь к нам начальники по всяким делам. Надо же их кормить. Деревенские куры для них не годятся.

— Помолчал бы, дурень, если не знаешь. Как