Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

— Наконец-то! — крикнул я. — А то я уж было решил, что вода никогда не спадет!

Знаете, что мне ответила Туни?

— Господин, — сказала она, — не иссякают только людские слезы.

Я стоял как вкопанный и не отрываясь смотрел на нее. Ее лицо было так прекрасно! Неужели это ее слова? Я не верил своим ушам. Нечто похожее я прочел когда-то в одном бенгальском романе. Но ведь Туни не знает бенгальского. Видно, у горя на всем белом свете один язык!

Я побывал у Туни дома, познакомился с ее отцом, матерью, двумя братьями, невесткой. Потом я часто ходил к ним. Мне очень хотелось узнать, отчего в ее душе такая горечь… И я узнал. К Туни посватался человек, который дал ее отцу тысячу рупий. Но девушка ненавидела своего жениха и отзывалась о нем так: «Сущий дьявол, я даже во сне боюсь его!»

Однажды, когда мы были одни, я сказал:

— Хочешь, я спасу тебя от него?

— Каким образом, господин?

— Я дам тебе полторы тысячи рупий, а ты скажешь отцу, пусть он откажет жениху и вернет ему деньги.

Другая девушка на ее месте в порыве благодарности упала бы к моим ногам. Но Туни только спросила:

— Ты, господин, на мне женишься? — При этих словах сердце мое сжалось.

Когда-то я сказал ей: «Ты как листик на верхушке куста, тонкий и нежный. Кто же выпьет пиалу с таким дивным чаем?» И вот, оказывается, этим счастливцем могу стать я! А мне и в голову это не приходило. Я хотел заверить Туни, что дам ей денег просто так, без всякой корысти, но она опередила меня.

— Господин, — грустно сказала она, — разве могу я надеяться на милость судьбы?

Должен вам признаться, что жизнь меня не баловала и счастливым человеком меня вряд ли можно назвать. Я знал несколько женщин, но дороги наши сходились лишь ненадолго, мы разлучались, и я оставался один. Я уже утратил было надежду встретить когда-либо ту, которая станет моей спутницей на всю жизнь.

— Со мной тебе было бы очень трудно, Туни. Я как горячая вода, что обжигает рот всем, кто ее пьет.

И я ласково коснулся кончиками пальцев ее губ.

— Нет, нет, господин, я постараюсь не обжечься, — услышал я, и когда посмотрел ей в лицо, то вдруг понял: вот она, волшебница, та единственная, что даст мне счастье. Однако я сказал:

— Ты ведь не знаешь, что я встречал в своей жизни многих девушек и каждую сравнивал с пиалой, полной вина. Каждый раз я жадно пил это вино.

Туни засмеялась.

— И все-таки, ты, господин, не утолил своей жажды?

Я молчал. И Туни опять сказала:

— Обещай мне, господин, не отрывать от своих губ пиалу моего сердца до тех пор, пока она не опустеет, тогда можешь пригубить другую…

Когда я услышал эти слова, то понял, что все другие девушки привлекали меня своей внешней красотой, но ни одна из них не раскрыла передо мной своего сердца. А теперь Туни… О, если б только!.. Я не поднес бы к своим губам другую пиалу, может быть, оттого, что вино в той пиале, что предлагала мне Туни, никогда не иссякает…

Я переговорил с ее родителями, они дали свое согласие, и я отправился в город — устраивать денежные дела…

Когда Сумеш Нанда начал свой рассказ, было около восьми часов вечера. В восемь выставка закрывалась, и зал постепенно пустел. Никто нам не мешал. Вдруг художник замолчал. Я посмотрела на него, и по выражению его лица поняла, как мучительно для него продолжать свой рассказ.

На пороге зала появился сторож, — он хотел запереть двери. Я сделала знак рукою, чтобы он молчал; а сама с нетерпением ждала, когда художник снова заговорит.

Глаза Сумеша Нанды были закрыты. Слезы медленно текли по его лицу. Наконец он произнес:

— Когда я, достав в городе денег, вернулся назад, судьбе было угодно вырвать пиалу моего счастья у меня из рук…

— Отец Туни насильно выдал ее замуж? — вся дрожа, спросила я.

— Случилось более страшное. Тот, кого Туни называла дьяволом, чудовищем, — омерзительный старый ростовщик, прослышав о том, что помолвка его расстроилась, подослал в дом Туни слугу, и тот отравил девушку. Угли на ее погребальном костре были еще горячие, я взял один из них — в нем теплился огонь — и обошел вокруг костра, как бы совершая свадебный обряд…

Он опять замолчал. Я стояла рядом, опустив голову. С трудом разомкнув губы, художник продолжал:

— Туни сказала мне тогда: «Обещай не отрывать от своих губ пиалу моего сердца до тех пор, пока она не опустеет, тогда можешь пригубить другую…» Туни, которая смотрит на нас с портрета, — свидетельница того, что я выполнил ее просьбу.

Я взглянула на портрет девушки. Единственная пиала. Смерть вырвала эту пиалу из рук художника, но смерть бессильна стереть память о ней. Всю жизнь художник пил из этой пиалы, а она все не оскудевала.

Прошло около года с того дня, как мы встретились на выставке. Расставшись с художником, я сразу же написала о нем рассказ. Но он не позволил мне его напечатать. Я попробовала заменить в рассказе имена. Но он сказал:

— Пока я жив, я не разрешаю вам публиковать ваш рассказ. Вот когда я сделаю последний глоток из той драгоценной пиалы и меня не станет, пожалуйста, печатайте. Тогда и имена менять будет ни к чему.

И вот на прошлой неделе я прочла в газетах:

«Скончался известный художник Сумеш Нанда. В комнате умершего висела его картина «Единственная пиала». Других картин в ней не было».

Жизнь коротка, пиала любви неиссякаема. Сегодня я публикую этот рассказ. Я ничего не изменила в нем, и художник назван его истинным именем. Согласно его воле.

Перевод с панджабского Н. Толстой.

Мохан Ракеш

ХОЗЯИН ПЕПЕЛИЩА

Рассказ

Мохан Ракеш (1925—1972) — известный прозаик и драматург. Писал на языке хинди. Широкую известность Мохану Ракешу принесла пьеса «Один день месяца ашарха» (1958), явившаяся наиболее значительным произведением индийской драматургии послевоенных лет. Заслуженной популярностью пользуется в Индии и роман «Темные, закрытые комнаты» (1961), рассказывающий о жизни индийской интеллигенции. Перу Мохана Ракеша принадлежат также десятки превосходных рассказов. Рассказ «Хозяин пепелища» воскрешает в нашей памяти трагические события 1947 г., связанные с разделом бывшей Британской колонии на два самостоятельных государства — Пакистан и Индию. Тогда в ходе невиданно жестокой, спровоцированной колонизаторами индо-пакистанской резни безвинно погибли сотни тысяч людей. Печальная память тех дней