Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Дотемна Раккха-пахлаван сидел возле колодца, посасывая трубку и отхаркиваясь. Иногда кто-нибудь из соседей, возвращавшихся с работы, подходил к нему с вопросом:

— А что, Раккха-шах, говорят, сегодня приходил старый Гани, что уехал в Пакистан?

— Приходил, — отрывисто буркал Раккха.

— Ну и что?

— Ну и ничего! Ушел.

Совсем стемнело. Пахлаван, как всегда по вечерам, устроился на деревянном помосте у одной из заброшенных теперь лавок. Он имел обыкновение окликать проходивших мимо людей и толковать с ними о всякой всячине, но сегодня он долго рассказывал Лаччхе о том, как пятнадцать лет назад ходил на поклонение к святым местам. Когда, наконец, распрощавшись с учеником, он вернулся в переулок и увидел на пепелище буйвола, которого посмел выпустить сюда Лок-пандит[121], то по привычке принялся гнать его пинками:

— Пошел, пошел отсюда прочь! А ну, пошел!

Прогнав буйвола, Раккха присел передохнуть на ту же дверную раму, торчавшую из пепла. К этому времени переулок опустел и затих. Здесь не было ни одного фонаря, а потому с вечера все погружалось в густой мрак. В канаве за бывшим домом старого Гани журчала вода. Мелодичные переливчатые звуки отчетливо слышались в тишине: чью-чью-чью… чи-чи-чи… чир-р-р-р-и…

Неизвестно откуда прилетевшая ворона с шумом опустилась неподалеку от Раккхи. Но тут с рычаньем проснулся бездомный пес, дремавший на пепелище, и оглушительно залаял на нее: рр-р-р… гав, гав, гав!

Испуганная ворона, хлопая крыльями, тяжело перелетела на смоковницу возле колодца, а пес соскочил с груды битого кирпича и стал лаять на пахлавана.

— Пошел прочь, треклятый! — закричал Раккха.

Но пес подобрался еще ближе и продолжал остервенело лаять: гав! гав!.. Гав, гав, гав…

— Прочь пошел! Я что говорю!

— Гав, гав, гав! Гав, гав!..

Раккха схватил комок земли и швырнул в пса. Тот чуть попятился назад, но лаять не перестал. Осыпав животное непристойной бранью, пахлаван поднялся со своего места, побрел к колодцу и растянулся на каменных плитах. Но пес, не успокоившись, сбежал с пепелища и продолжал лаять в сторону колодца. Он долго еще рычал и тявкал, пока в переулке все не замерло. Потом потряс ушами, вернулся на пепелище и лег там с глухим ворчанием.

Перевод с хинди Л. Кузнецова.

Сарвешвар Даял Саксена

ПРИКОСНОВЕНИЕ МЕРТВОЙ РЫБЫ

Рассказ

Сарвешвар Даял Саксена (род. в 1927 г.) — один из представителей нового направления в литературе на языке хинди — «наи кавита» («новая поэзия»). Известен также как прозаик и журналист (в настоящее время редактор отдела литературы и искусства в журнале «Динман» — «Солнце»). Известность получил после участия в поэтической антологии «новых поэтов» «Третья семерица» (1958). Первую собственную книгу стихов издал в 1959 г. В настоящее время автор пяти поэтических сборников, одной книги рассказов и сборника стихов для детей.

Отдельные рассказы С.-Д. Саксены переведены на русский язык.

Старуха выбралась на свежий воздух из зловонных запахов, исходящих от рыбьих внутренностей, вынырнула из чада, наполнившего хибару, где жарилась рыба. Старик вернулся и сидел на приступке у дверей. В лучах вечернего солнца отливали голубизной его вены, вздувшиеся под коричневой, прозрачной кожей.

— Что ты там, сдох? — проворчала старуха, даже не взглянув в его сторону.

Но старик, вопреки обыкновению, смолчал. Не вложил всю свою любовь к старухе в грязную брань, не помянул отборной руганью ее родичей до седьмого колена. Как сел, так и сидел, не проронив ни слова. Перед ним текла река, за ней на другом берегу блестел песок. Но он смотрел поверх всего этого, словно впереди ничего не было.

Сильный ветер взметнул седые, грязные волосы старухи, и они упали ей на лицо. Скрыли беззубый рот.

— Чего не отвечаешь? Язык, что ли, параличом разбило? — спросила старуха с тем же остервенением, но на этот раз тихим голосом.

Старик и глаз на нее не поднял. Подвинул ей, не глядя, очки, палку и ботинки. Отвернулся.

Увидев вещи, старуха удивилась. Внимательно посмотрела на них и сказала:

— Очки. — Стала вертеть очки и так и сяк, втыкала их дужками в землю — получался мост. Опять спросила: — Откуда ты это взял? — Голос ее несколько смягчился.

Старик и на этот раз промолчал. Он давно устал от старухи. Ему было хорошо сидеть и греться в теплых лучах солнца.

Старуха надела ботинки на свои распухшие ноги и со словами: «Ишь, заважничал», — вошла в дом.

Положила в миску старику жареной рыбы, щепотку соли, заплесневевшую вчерашнюю лепешку. Сказала:

— Проголодался?

Старик отщипнул кусок лепешки и начал есть. Он о чем-то думал.

— Почему ничего не говоришь? Откуда ты принес все это? — спросила старуха мягко.

Левой рукой старый рыбак набрал полную горстку песка и, засыпая муравья, ползущего мимо, сказал:

— Одного тут старика, который бросился в реку… в общем, покончить с собой хотел… я вытащил его.

— Из богатых? Что-нибудь получил в награду?

— А я и не просил, — ответил рыбак, продолжая о чем-то думать. — Он как очухался, стал плакать.

— Ты до самой смерти ума не наберешься, — заворчала старуха.

Старик думал: «Почему тот начал плакать, когда очнулся, а когда за ним пришли, почему-то говорил: «Я не хочу жить! Оставьте меня!»

Старый рыбак смотрел, как засыпанный песком муравей выбирался наружу. Продолжая жевать, он выудил из песка муравья и стал рассматривать, как тот быстро-быстро перебирает лапками.

«Я такой же старый, как тот утопленник. А хочу ли я жить?» — подумал он о себе и опять засыпал муравья песком.

Старуха между тем продолжала ворчать:

— Ни заработку, ни приработку! Удобный случай подвернулся — и тот упустил.

Скажи она такое в другой раз, ее слова вызвали бы поток ругани. Но сейчас почему-то душа не лежала к пререканиям.

Он думал о том, что, прыгни старик с другой стороны моста, его было бы трудно вытащить. На это ушло бы больше времени. Ему представился утопленник. Очень похож на него, такой же худой и смуглый, и тело не в меру легкое, не тяжелее двух больших рыбин роху. У старика на шее были четки. И тут его как стукнуло: ему надо было бы, выругавшись, сказать жене: «А кто у махатмы[122] денег просит?» Утопленник все поминал Раму и разных других святых — даже имен-то их не выговоришь.

Но он почему-то ничего не сказал жене, а шепотом повторил:

— О вседержитель… Отче… Господи… Отец наш… Всевышний…

— Чего ты там бормочешь?

— Тебе не понять, ведьма. Это имя Рамы, — не выдержал старик.

— Как будто тебе понять! — отпарировала старуха.

Действительно,