Сеньора - Жозе де Аленкар

Горящие взгляды пылких поклонников, кривые улыбки скромников, фатовские жесты и дерзкие намеки наглецов – все это разбивалось о холодное безразличие Аурелии. Казалось, у окна стояла не девушка, а статуя или восковая фигура, подобная тем, которые парикмахеры выставляют в своих витринах, чтобы показать модные прически.

Аурелия строго выполняла то, что от нее требовалось: выставляла напоказ свою красоту, чтобы привлечь внимание женихов, однако сверх этого не предпринимала ничего. Искусством говорить любезности, прибегая к которому многие девушки подчеркивают свою привлекательность, равно как и умением раздаривать ласковые улыбки или, напротив, заставлять поклонников их добиваться, Аурелия не владела, а если бы и имела подобные знания, то не осмелилась бы применить их на практике.

Простояв у окна около часа, она возвращалась в свою комнату и принималась за шитье. Ни об одном из поклонников, надеявшихся на ее благосклонность, она не вспоминала; ни одно лицо, ни одно слово, ни один жест не сохранялись в ее памяти.

Приступив к осаде, в первый месяц поклонники не предпринимали решительных действий. Придерживаясь выжидательной стратегии, они прогуливались под окном Аурелии, снимали перед ней шляпы, приветствовали ее взмахами платков, вполголоса шептали комплименты и дарили цветы, которых девушка никогда не принимала.

Однако вскоре они устроили настоящий штурм, который был начат по инициативе одного уже хорошо знакомого нам человека, казалось бы, неспособного на подобную дерзость. Был это не кто иной, как Лемос, до которого тоже дошли слухи о красавице с улицы Санта-Тереза. Неугомонный старик полагал, что, как дядя Аурелии, имеет большее, чем кто-либо, право на это семейное достояние.

Впервые появившись среди поклонников на улице Санта-Тереза, он обменялся парой слов с племянницей, которую знал со дня ее рождения.

Встрече с дядей Аурелия очень обрадовалась. Любезность, с которой Лемос к ней обращался, вселила в нее надежду на скорое семейное примирение. Опасаясь, что оскорбленная гордость матери может стать преградой на пути к нему, Аурелия скрыла от доны Эмилии свою встречу с дядей.

С каждым днем надежда Аурелии крепла. Теперь подходить к окну ей было уже не так неприятно, как прежде, а минуты, когда она замечала фигуру дяди в начале улицы и ждала, пока он подойдет к ней, приносили ей радость.

Не подарившая ни одной улыбки даже самым элегантным поклонникам, Аурелия, желая понравиться дяде, открыла в себе умение быль любезной и очаровательной, свойственное красивым женщинам, так же как аромат – цветам. Всей душой она хотела, чтобы отношения между ее матерью и дядей наладились.

В будущем дядя мог бы стать для них опорой; примирение с ним принесло бы покой Эмилии, а также избавило бы Аурелию от унизительной для нее необходимости ждать, когда ее заметит богатый жених.

К огромному удивлению и еще большему недовольству многочисленных поклонников девушки, каждый день тучный старик, вальяжно облокотившись на ее окно, непринужденно беседовал с ней, развлекая ее своими шутками. Не зная о связывавшем Аурелию и Лемоса родстве, поклонники не могли объяснить ее необычного предпочтения; как они догадывались по внешнему виду Лемоса, он был небогат, а значит, не обладал преимуществом, способным затмить все остальные.

Прозорливый Лемос не преминул воспользоваться расположением Аурелии, не дожидаясь пока какое-нибудь обстоятельство нарушит установившуюся между ними дружбу. Однажды он, как обычно, весело щебетал с Аурелией, рассказывая ей забавные истории, а потом, прощаясь с девушкой, передал ей письмо в ярком конверте с печатью в виде незабудки.

Аурелия немного удивилась, но затем ее посетила мысль, от которой ее душа озарилась светом надежды. Должно быть, письмо было первым шагом к семейному примирению, о котором Аурелия так сильно мечтала. Когда наступил вечер, девушка уединилась в своей комнате и стала читать.

Аурелия прочла первые строки, и улыбка, игравшая на ее губах, застыла, а затем вовсе исчезла, сменившись выражением крайнего разочарования.

Когда же она дочитала до конца, ее бледное лицо впервые приобрело холодное выражение, точно оно было высечено из мрамора; таким отныне оно становилось всегда, когда Аурелия переживала моменты душевных потрясений.

Она с безразличием сложила письмо, убрала его в шкатулку и опустилась на колени, обратив взгляд на распятие, висевшее над изголовьем кровати.

Подобно ласточке, которая, пролетая над озером, касается его поверхности крылом, чтобы смыть запятнавшую его пыль, поднятую ветром, душа Аурелии нуждалась в молитве, чтобы очиститься от низости и бесчестия, с которыми столкнулась.

Письмо Лемоса было написано языком приземленных чувств, в котором каждая банальная фраза о любви имеет переносное значение и выражает не порывы сердца, а материальные интересы.

Лемос считал, что племянница, как многие бедные девушки, стремящиеся выбиться в люди, ждала, когда наконец появится тот, кто вызволит ее из нищеты, откроет ей путь в высшее общество и исполнит ее мечту о роскошной, яркой жизни.

Когда на следующий день Лемос увидел, что Аурелия, едва заметив его, затворила ставни, он понял, что дал осечку, однако отказываться от своих планов не был намерен.

«Просто еще не время!» – подумал он.

Молодой сердцем Лемос, как и все люди, привыкшие смотреть на мир трезво, придерживался простых взглядов, не затруднявших жизнь. Он считал, что все на свете, о чем бы ни шла речь, зависит от одного решающего момента, от случая, поэтому главное правило жизни для него состояло в следующем: дождись удачной возможности и воспользуйся ею.

Веря этому правилу, он предположил, что Аурелия пока не готова принять решение, которое определит ее будущее. Ее сердце было подобно неоперившемуся птенцу, которому еще только предстоит встать на крыло и взмыть в небеса, совершая первый полет.

Лемосу, как он считал, следовало наблюдать за этими переменами со стороны, а затем в нужный момент вновь напомнить о себе. Тогда-то он точно попадет в цель и своего не упустит.

Своим примером Лемос воодушевил наиболее смелых поклонников Аурелии. Один из них, вооружившись храбростью, принялся осаждать окно девушки, появляясь обыкновенно по вечерам, когда она при свете лампы шила, расположившись около буфета.

Обращаясь к ней через решетку окна, он безустанно повторял свои мольбы и клятвы и крайне настойчиво просил, чтобы девушка обратила на него внимание и приняла его письма. За ним последовали другие поклонники.

Всем им Аурелия отвечала полным безразличием; ее так мало интересовала разгоревшаяся из-за нее борьба, что, казалось, она ее вовсе не замечала. Чаще всего это действительно было так. Аурелия была слишком занята работой, чтобы обращать внимание на то, что происходит за окном.

И все-таки назойливость поклонников ее раздражала, ей были неприятны их бесконечные ухаживания, и в конце концов она пошла на решительные меры, в чем уже тогда проявился ее незаурядный характер.

Однажды вечером, когда один из самых настойчивых поклонников вновь потревожил ее, она, ни на минуту не теряя самообладания, подошла к окну, открыла его и пригласила молодого человека в дом. Тот застыл от неожиданности и удивления, но все же приглашение принял.

– Будьте любезны садиться! – сказала Аурелия, указывая ему на старый диван, стоявший у дальней стены. – Я позову матушку.

Юный лев хотел помешать ей, но у него ничего не вышло. Он уже думал, как бы улизнуть, когда Аурелия вернулась в комнату вместе с матерью.

Девушка вновь села за шитье, а дона Эмилия расположилась рядом с гостем и заговорила с ним. Простота и наивность ее слов не только вызвали у молодого франта ироничную усмешку, свойственную людям такого типа, но и убедили его в том, что все его усилия напрасны. Аурелии суждено было достаться какому-нибудь простаку, из тех, кто до сих пор считает необходимым условием любви тривиальное заключение брака.

Этот случай был подобен сигналу к отступлению, услышав который толпа поклонников рассеялась быстрее чем за месяц. Осознание того, что страсть к Аурелии грозит скандалом, заставило их броситься врассыпную.

Таким образом, девушка вновь обрела спокойствие; ей больше