Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

К кому еще, кроме Чакки, мог бы он обратиться с таким вопросом? Кто, кроме Чакки, имел бы право на вопрос этот ответить? Она — неотъемлемая часть его жизни, опора его благополучия. Теперь она смертельно больна, и вместе с ней грозит уйти из его жизни благополучие, рухнет эта жизнь, лишенная опоры, как ушла уже его былая сила. Сейчас около больной жены сидел согбенный и хилый старик.

Чакки взяла руку мужа, прижала ее к своей груди и спросила:

— Ты хочешь знать, что тебе делать, когда меня не будет больше с тобой, да?

Чемпанкунджу разрыдался.

— Не говори о своей смерти, умоляю тебя! Просто ответь: что мне делать?

Чемпанкунджу чувствовал, как рука, державшая его руку, постепенно слабела. Его рука покоилась на ее груди, и он ощущал, как в прерывистом и трудном дыхании вздымается эта грудь.

Чакки посмотрела мужу в глаза и твердо, будто приказывая, выговорила:

— Женись на другой женщине!

Да, она сама так ему сказала! Затем все тело ее содрогнулось и вытянулось. Грудь под его рукой перестала вздыматься.

Чакки лежит на спине и, не мигая, смотрит ему в лицо. Чемпанкунджу стало не по себе, он переспросил:

— Что ты сказала? Чтобы я женился на другой женщине?

Чакки молчала.

Конечно, и она понимает, как важно иметь в жизни верную подругу. Она подала ему правильный совет. До этой поры Чемпанкунджу об этом не задумывался: не представлял себе, что он может остаться без своей Чакки.

— Ну, что же ты молчишь? Ответь мне!

Туманной пеленой подернулись пристально глядевшие глаза Чакки. Чемпанкунджу под этим взглядом вдруг стало страшно. Он схватил жену за плечи, начал трясти, закричал:

— Чакки!

Чакки по-прежнему молчала.

— Умерла!

Чемпанкунджу упал на грудь жены. И даже мертвая Чакки не выпустила руку мужа из своей руки.

Глава четырнадцатая

Наллапенну старалась утешить горько плакавшую Панджами, которая сквозь слезы повторяла: «Нет у меня больше никого на свете! Одна я осталась, одна я!..» Незадолго до смерти Чакки завещала свою девочку попечениям доброй соседки, и теперь, можно подумать, у Наллапенну оказалось не четверо, а пятеро детей.

Ачакунджу и другие рыбаки кое-как оторвали Чемпанкунджу от тела жены. Все, что нужно для похорон, выполнено. Известили арейена, и он пришел.

Возник вопрос: кого послать в Триккуннаппужи — сообщить Карутамме о смерти матери? Один из рыбаков сказал:

— Кто-нибудь должен это сделать: пойти и сказать дочери, что у нее умерла мать.

Как ни был Чемпанкунджу поглощен горем, но он услышал эти слова и на них откликнулся:

— Незачем!

Среди присутствующих поднялся ропот негодования: не жестоко ли со стороны родного отца так поступать с дочерью? Но у Чемпанкунджу есть убедительный довод:

— Она виновница смерти моей жены! Она убила мать!

Никто ему не возразил, никто его не поддержал. Наверно, люди и сами не могли решить, прав Чемпанкунджу или нет, не желая посылать за дочерью. Пусть эти сомнения разрешит арейен.

И арейен высказал, что он думал:

— Она ушла отсюда, бросив свою мать, когда та тяжело заболела. Подумала она о матери? Сжалилась над ней? Нет! Прав Чемпанкунджу: незачем ее звать!

Тут все вспомнили, что произошло в день свадьбы. Действительно, Карутамма тогда проявила к больной матери жестокосердие.

Одна лишь Панджами думала иначе и по-прежнему называла в душе Карутамму «милой сестрой», несмотря ни на что. Но что пользы, если бы она сейчас замолвила слово за несчастную, которую отверг отец и осудил арейен? Кто бы прислушался к голосу девочки?

Были сделаны необходимые приготовления, чтобы предать тело огню.

Перикутти — человек другой веры, он держится в стороне. Ему очень больно, что никто не известит Карутамму и ей не придется проститься хотя бы с мертвой матерью, до того как тело будет сожжено. Но Перикутти — чужой… Имеет ли он право вмешиваться?

Как опечалится Карутамма, узнав о смерти матери! Как горько ей будет, когда она узнает, что никто не захотел снести ей скорбную весть, позвать на похороны! И если еще когда-нибудь она встретит Перикутти, она, наверно, ему скажет: «Почему молодой торговец не пришел ко мне и не сказал?» И если бы умершая могла воскреснуть, она тоже упрекнула бы за это Перикутти…

Перикутти чувствует, что он должен что-то сделать: ему еще не ясно, что́ именно. Он — нареченный брат Карутаммы. Сама Чакки перед смертью это сказала. С братской заботой следует ему отнестись к сестре, у которой такое горе…

Ночью он не мог заснуть. Далеко за полночь встал, вышел наружу, запер дверь склада, где ночевал, и навесил на нее замок. Вдоль берега пустился в дальний путь.

Ночной ветер что-то ему шептал, волны морские о чем-то его спрашивали… Куда он идет? В Триккуннаппужи? Зачем? Сказать Карутамме про смерть Чакки? Какое имеет он право так поступать? Ветер… волны… Но что он ответил бы, если бы все эти вопросы ему задал человек?

И что он скажет Карутамме, когда к ней придет? «Твоя мать умерла»? Легко ли это выговорить? Сомнения его одолевали, он готов был повернуть обратно. Но тем не менее шел и шел. У него достало на это мужества. Он — брат Карутаммы. Покойная Чакки нарекла их братом и сестрой. Но… захочет ли сама Карутамма признать в нем брата?

Если он найдет Карутамму, к чему может привести их встреча? Достаточно ли хорошо обдумал это Перикутти?

Уже занималась утренняя заря, когда он достиг берега Триккуннаппужи. Ему повстречался рыбак, спозаранку собравшийся на лов. Перикутти спросил у него, где живет Палани.

Рыбак, к которому он обратился, был одним из тех, кто в прошлом году рыбачил у берега Ниркуннатта. Он сразу же узнал Перикутти.

— Зачем молодому мусульманину понадобилось знать, где живет Палани? — спросил в свою очередь рыбак.

Перикутти немного смутился. Он ответил:

— У жены Палани умерла мать.

Кочунатан — так звали рыбака — знал и Чемпанкунджу, и его жену.

Печальная новость его огорчила: он высказал сожаление о смерти Чакки. Но тут же задал новый и опасный вопрос:

— Почему же сказать дочери рыбака о смерти ее матери прислали не кого-нибудь из рыбаков, а иноверца-мусульманина?

Такой естественный вопрос! На свое счастье, Перикутти быстро нашелся, что ответить. Только он никогда бы не поверил, что позволит совершенно чужому человеку задавать себе такие вопросы и — в это поверить было бы еще труднее — что станет на них отвечать. И, однако же, он ответил:

— Община Ниркуннатта решила не извещать Палани и его жену о смерти матери. Вот почему с этой вестью пришел я.