В холоде и золоте. Ранние рассказы (1892-1901) - Леонид Николаевич Андреев

двадцатого не отдадут, и теперь приходится обращаться к последнему ресурсу и бежать на край Москвы, к знакомой и другу, Елизавете Петровне Синицыной, у которой всегда можно раздобыться целковым.

«Ну да уже погоди, скотина, – мыслила Анна Ивановна, вспоминая толстопузого лавочника, – я тебе покажу». Хотя определенного предмета для демонстрирования в виду, собственно, не имелось. Уличный шум и суета, где все бежали по своему делу и никому не было заботы об Анне Ивановне, охладили ее, а крики извозчиков «берегись» и предостерегающие звонки конки, постоянно пугая ее, направили мысли в другую сторону – сторону бесформенных, туманных мечтаний, которым любила отдаваться Анна Ивановна. Но в эти мечты назойливо вторгалась действительность, предлагая Анне Ивановне, как строгий учитель математики, разрешить следующую задачу: в рубле сто копеек; от 16-го до 20-го четыре дня; в доме ртов пять, – как нужно разделить сто копеек, чтобы все пятеро во все четыре дня сыты были?

Решение этой задачи с головой погрузило Анну Ивановну в бездонное море размышлений о сравнительных преимуществах картофеля с постным маслом перед говядиной. Как маленький островок, возвышался на этом море целковый, а вокруг него кишели, как чудовища, и картофель, и постное масло, и хлеб и грозили бесследно поглотить его.

«А старику табачку я все-таки куплю!» – с гневным отчаянием воскликнула Анна Ивановна, видя, что от островка ничего не остается. Утешенная несколько энергией этих слов, как будто прибавивших к рублю несколько новых копеек, Анна Ивановна незаметно вернулась к своим мечтам, не имевшим выражения и языка человеческого.

Что-то светлое и радостное пронеслось перед ее полузакрытыми глазами. Передернув от внутренней дрожи плечами, Анна Ивановна вздохнула и оглянулась, чтобы определить место, где она идет… Стой, что это за сверток?

Анна Ивановна переходила через пустынную Спиридоньевскую улицу, когда ее глаза упали на этот сверток, обернутый бумагой и крест-накрест перевязанный бечевкой. Оглянувшись кругом, Анна Ивановна подняла его и, томимая любопытством и ожиданием чего-то важного, начала сбоку проковыривать газетную бумагу, тревожно озираясь по сторонам. Вот прорвался один лист, другой – и Анна Ивановна ошалела, увидев закрасневшуюся десятирублевую бумажку. Дрожащими руками она отвернула ее – за ней другая, третья, а там радужная, целая пачка их.

«Миллион!» – сообразила Анна Ивановна.

Засунув сверток под кофту и судорожно прижимая его руками, она ринулась домой, едва удерживаясь от быстрой, но неуместной и подозрительной рыси. Где-то вокруг нее шумела улица, но ничего этого не видела и не чувствовала Анна Ивановна.

«Рехнусь, ей-богу, рехнусь, – думала она, вплотную налетая на извозчика, приветствовавшего ее свойственным этим господам образом. – Господи, для детей пощади меня!» Анна Ивановна пролетела бы и мимо дома, если бы не увидела ожидавшего ее возвращения старика, кислого и угрюмого: «что и за солнышко, когда табаку нет!»

Схватив мужа за рукав, Анна Ивановна столь стремительно потащила его в квартиру, что тот, проглотив почти готовый возглас «табачку бы», занялся обсуждением вопроса о возможных последствиях неминуемого столкновения со стоящей во дворе лестницей. Только впихнув старика в дверь, заперши ее на крючок и опустив у окон занавески, Анна Ивановна молча плюхнулась на стул и позволила себе перевести дыхание, уставившись полоумными глазами на старика. Семен Матвеевич смотрел на нее с тем же выражением, но, чувствуя, что опасность миновала, осмелился высказать по этому поводу свое суждение:

– Вот эти бабы, таракан им за пазуху. Когда я еще у Трифона Андреича воспитывался…

– Молчи, отец, молчи. Сиди и не ходи за мной.

Анна Ивановна отправилась в кухню и после нескольких неудачных попыток спрятать деньги под горшками и в печке, сунула их в самый зад столового ящика, заложив ножами и ложками, но предварительно еще раз удостоверившись, что в свертке деньги, а не простая бумага. Верхняя десятирублевка несколько сдвинулась с места, и Анна Ивановна осторожно ее вытащила и спрятала на самое дно кармана.

«Батюшки, а вдруг гонятся!» – мелькнула у нее мысль.

– Старик, сиди тут, я сейчас сбегаю на минутку. Никуда не ходи, слышишь.

Семен Матвеевич, совершенно отказавшийся понять поведение жены, только угрюмо застучал пальцами.

– Табачку бы.

– Куплю, куплю, сиди.

Для верности заперши старика на замок, Анна Ивановна из-за ворот выглянула осторожно на улицу: никого, никого, слава богу. Потом, чувствуя неодолимую потребность в движении и желание убедиться, что деньги настоящие, Анна Ивановна еще раз сбегала домой, оделась и пошла в какую-то лавку, где чего-то купила: колбасы, сыру и коробку сардин; в другой: две пары теплых носок, гребешок, яркий голубой галстук, книжку с картинками. О табаке вспомнила только около дома, вернулась и купила табаку. Дома, убедившись, что деньги целы, отдала осьмушку – «и чего я не фунт купила» – Семену Матвеевичу и в приливе внезапной нежности поцеловала его.

– Нюхай, отец, на здоровье.

Старик принял молодцеватый вид, как бы показывая, что он далеко еще не безопасен для женского сердца, но на самом деле совершенно озадаченный супругой.

Никогда Анне Ивановне не было так обидно, что с мужем нельзя поговорить толком. Тут мужчину надо, а он… Эх. Но радостные мысли, роями появлявшиеся в голове, требовали выражения.

– Матвеич, слушай. Да ты погоди чхать-то! Слушай: а хорошо бы тебе опять в деревню, помнишь, как у Ермиловых жил. Грибы искать…

– Вот когда я еще жил у воспитателя…

– Да не то, не то. Ты слушай!

И старик слушал, смутно понимая, в чем дело, но невольно расцветая при радостно возбужденном голосе жены – удивительной жены, таракан ей за пазуху! В действительности не только Семен Матвеевич, но и всякий другой, менее удаленный в прошлое, едва ли сумел бы понять полностью речи Анны Ивановны, которая, став вне законов времени и пространства, в какой-нибудь час поспела словесно перебывать в тысяче мест и перевидать тысячу людей, давно забытых. Благодетельствуя одним, заставляя завидовать других и в лицах изображая их невероятное изумление, когда они увидят ее в ротонде на лисьем меху и собольим воротником, Анна Ивановна внезапно перескакивала к вопросу о ценах на мех и бархат и спрашивала старика, как человека, достаточно повидавшего свет и компетентного в делах моды. Но так как предлагаемые им сведения относились к тому отдаленному периоду, когда он проживал еще у воспитателя, Анна Ивановна призывала его к молчанию и ставила на обсуждение новый вопрос: о местности, где следует приобрести именьице, небольшое, десятин в сто, но обязательно с лесом, а в лесу чтобы грибы были. В этом случае Семен Матвеевич обнаружил такую мудрость, в коротких словах начертав блестящую программу рационального хозяйства, что Анна Ивановна впала в умиленное состояние и еще раз поцеловала его в седые