Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Но первая же трапеза, приготовленная Паппикунджу в его доме, показалась ему далеко не такой вкусной, как та, что он вкушал в Палликкуннатту. Или Паппикунджу за это время разучилась готовить?

Паппикунджу недовольна постелью, на которой ей придется спать, — постелью Чакки. Недостаточно мягко, плохо набит матрац. Чемпанкунджу обещал перенабить матрац, но позже: сейчас у них есть более неотложные дела.

Паппикунджу одета в то же платье, какое она носила в Палликкуннатту, но Чемпанкунджу кажется, что теперь оно идет ей гораздо меньше, чем прежде. И худее она стала, и совсем не так красива… Что это значит? Или, может быть, на берегу Ниркуннатта красивые женщины утрачивают свою красоту? С Паппикунджу, во всяком случае, это случилось. Как добиться, чтобы она вновь похорошела?

Сцену между Канданкораном и Паппикунджу, которую Чемпанкунджу описывал Чакки и прибавлял при этом, что ему стыдно было на это смотреть, теперь он поспешил разыграть сам. Все эти годы воспоминание о ней постоянно его возбуждало, по ночам снились сладострастные сны. И теперь, наяву, Чемпанкунджу не стал откладывать осуществления своей мечты: не успела Паппикунджу пройти в спальню, как он последовал за ней…

…В ее поцелуях нет жара. И он тоже целует без страсти. Руки их не сжимают тела в крепких объятиях. И ласки длятся недолго. В самый высший миг с уст Чемпанкунджу срывается: «Моя Ча…» И женщина, с которой он хочет слиться, шепчет не его, а чужое имя. Не то ли нежное имя, которым она называла в минуты любовных утех валаккарана Канданкорана?

Нет, воедино им не слиться! Два человека стоят между ними и разделяют их — Чакки и Канданкоран. Их любовные радости омрачены, замирает смех, гаснут улыбки…

Так началась жизнь Чемпанкунджу с новой женой.

Скрасила ли Паппикунджу его одиночество, принесла ли ему хотя бы сколько-нибудь радости? Может быть… Но только теперь Чемпанкунджу живет в постоянной, ему самому непонятной, тревоге, и тревога эта с каждым днем возрастает. Его гнетет праздность: он никогда не сидел без дела, а сейчас его лодки уходят на лов без него.

В тонком дхоти, с вышитым покрывалом на плечах, является он на берег к возвращению лодок. Продает наловленную его рыбаками рыбу. Посмотришь на него и скажешь: совсем валаккаран Канданкоран, где же прежний Чемпанкунджу? И словно вместе с Чакки ушло из его жизни желание стать еще богаче. Он равнодушен к своим деньгам, будто и в самом деле так богат, как некогда был богат Канданкоран из Палликкуннатту.

Хотя Чемпанкунджу и, не утруждает себя работой, но здоровье его не поправилось, а стало хуже: он побледнел, похудел.

Однажды он сказал Паппикунджу:

— Дела мои идут плохо.

Этого и не надо было говорить: жена и сама видит. И она могла бы спросить, почему так получается.

Как бы предупреждая ее вопрос, Чемпанкунджу продолжал:

— Все шло по-другому, когда я сам держал на моей лодке главное весло. Тогда моя добыча бывала вдвое больше, чем у всех остальных.

Не хвастает сейчас Чемпанкунджу, а говорит чистую правду, и все же и в голосе его, и во взгляде — неуверенность.

Вспомнив о былых доходах, Чемпанкунджу невольно вспомнил и покойную жену: ведь при ней все это было. И он принялся описывать новой жене, какой расторопной, неутомимой помощницей была для него Чакки; как ходила она в восточную часть селения продавать рыбу, как искусно сушила ее, как чинила сети и делала многое другое. Он взглянул на лицо Паппикунджу и увидел, что оно выражало страдание.

Тогда он поспешил сказать:

— Мне совсем не надо, чтобы и ты делала то же самое. Чакки привыкла работать с детства. У тебя же жизнь была совсем другая…

Плохое утешение для Паппикунджу! Чемпанкунджу было ясно, что ее очень огорчает неспособность быть мужу помощницей. Воспоминания о Чакки прозвучали для нее упреком. Все в этом доме, вплоть до кровати, на которой приходится Паппикунджу спать, было приобретено при Чакки и с ее помощью.

Есть еще одно огорчение у Паппикунджу: сын ее Гангадаттан все просит отпустить его отсюда. Мать обещала исполнить его просьбу. Но не торопится это сделать. А Гангадаттан хочет во что бы то ни стало уехать, и возможно скорее. Раз он признался матери:

— Мне становится страшно, когда я вижу, как смотрит эта девчонка. Словно она собирается что-то сказать. До того как она скажет, я хочу уйти…

Но с чем отошлет Паппикунджу сына? Надо дать ему с собой хотя бы немного денег. А Паппикунджу знает, что у мужа сейчас с деньгами трудно, и она не решается о них заговаривать.

Панджами, желая досадить мачехе, прибегла к новой уловке: она ни на шаг не отходит от отца. Ревниво мешает ему остаться с глазу на глаз с женой. Но Паппикунджу и не пытается отгонять девочку.

Когда-то Паппикунджу жила хорошо. Потом всего лишилась. Вот почему приняла она сватовство Чемпанкунджу: выходя за него замуж, она надеялась вновь устроить свою жизнь. Вовсе не ради наслаждения, не потому, что ей нужен был мужчина. Если бы не наступила бедность, она ни за что бы не вышла во второй раз замуж. Теперь она должна выполнять все обязанности хорошей жены. Она многим обязана Чемпанкунджу — своему спасителю. Она не собирается устанавливать в этом доме свои правила. Не собирается здесь приказывать, она будет только повиноваться. Ей очень горько, что она не может помогать мужу, как это делала Чакки. Правда, Чемпанкунджу ничего от нее и не требует, но разве не было бы ей приятно ему помочь?

Такую ли жену имела в виду Чакки, когда она перед смертью наказывала мужу жениться во второй раз? Конечно, нет! Ей хотелось, чтобы он взял себе женщину, похожую на нее, Чакки. Женщину, которая сумела бы сохранить уже созданное благосостояние и обогатить дом еще больше. Женщину, которая умела бы ухаживать за своим мужем…

Панджами оказалась очень зловредной девочкой. На мачеху она не обращает ни малейшего внимания. Гангадаттану все время строит гримасы. Она глубоко убеждена, что оба они — и мать, и сын — совершенно лишние в этом доме.

Как-то раз, когда Паппикунджу пошла гулять, Панджами отправилась за ней следом и начала передразнивать ее походку. Внезапно Паппикунджу обернулась и это увидела. Наллапенну, наблюдавшая эту сцену с порога своей хижины, от души хохотала.

Паппикунджу почувствовала себя глубоко оскорбленной, даже заплакала.

Когда пришел домой Чемпанкунджу, Паппикунджу