Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Приступ какого-то безумия охватил Чемпанкунджу. Как бешеный побежал он к соседям. Ворвавшись в хижину, грубо вырвал Панджами из рук Наллапенну и начал ее бить. Нанося удары, он не переставая выкрикивал:

— И ты… ты тоже продашься мусульманину?

Наллапенну так была поражена, что даже не заступилась за девочку. Стояла разинув рот, а Панджами отчаянно кричала и звала мать. А Чемпанкунджу, продолжая наносить ей удары, орал:

— Пока ты мне не поклянешься, что не свяжешься с мусульманином, не перестану тебя бить!

Перепуганная Панджами в конце концов крикнула:

— Обещаю тебе, что не свяжусь ни с каким мусульманином!

Бедная девочка! Поняла ли она хоть что-нибудь во всем этом? Может быть, и поняла. Ведь немало происходило на ее глазах. Не она ли выдала некогда тайну Карутаммы, рассказав матери о встречах старшей сестры с молодым торговцем, о том, как они смеялись около лодки на берегу?

Как только Панджами пообещала не продаваться мусульманину, Чемпанкунджу перестал ее бить, схватил за руку и поволок домой.

Вечером того же дня многие видели, как Чемпанкунджу раскапывал землю, где был похоронен прах Чакки. Зачем это ему понадобилось? Никто не мог понять. Или он совсем помешался и хотел, чтобы его покойная жена сама сказала ему всю правду о деньгах молодого мусульманина?

Глава восемнадцатая

Внезапное безумие Чемпанкунджу через несколько дней прошло. Но разум его остался все же замутненным. Чемпанкунджу стал другим — хмурым, замкнутым. Посмотришь на него и скажешь — вот человек, у которого все в жизни потеряно. А разве это не так? Да. Он обеднел и с каждым днем делается все беднее. Если бы сознание его сохраняло прежнюю ясность, мог бы он без стыда смотреть людям в глаза?

Обе лодки Чемпанкунджу почти совсем развалились. Скоро на них нельзя будет выходить в море. Износились и сети, которые он своевременно не удосужился починить. Сеть для ловли сардины порвал дельфин. Чтобы все это поправить, восстановить, нужно много денег. А денег у Чемпанкунджу нет. С тех пор как он женился во второй раз, расходы по дому увеличились. И теперь часто случается, что лодки Чемпанкунджу по нескольку дней подряд не выходят на лов.

Паппикунджу озабочена. Она побуждает мужа заняться починкой лодок и сетей. Нет денег? Значит, надо их занять, иного выхода нет. Чемпанкунджу в конце концов с ней соглашается: он займет денег. Займет… но у кого? Кроме Оусепха, не у кого.

Панджами отдала отцу около двадцати пяти рупий; она выручила их от продажи мелкой рыбки, когда еще была жива мать. Принимая от нее эти деньги, Чемпанкунджу прослезился. Панджами сказала:

— Если бы ты позволил мне больше собирать рыбок из твоих сетей, я дала бы тебе сейчас и больше денег, отец!

Она помолчала, потом с грустью добавила:

— И больше бы было денег, будь еще жива мать…

Что мог Чемпанкунджу возразить? Девочка сказала правду. Отцу оставалось только промолчать и затаить в сердце горечь.

Гангадаттан все настойчивее добивался от матери, чтобы она как можно скорее отпустила его отсюда. Но и на это нужны деньги, и Паппикунджу никак не отваживается заговорить о них с мужем. Из-за сына ей многое приходится сносить и терпеть. Панджами непримирима к ней в своей ненависти. Иногда Паппикунджу начинает казаться, что ни она, ни ее сын не имеют права есть хлеб в этом доме. И самое страшное — этот внезапный припадок безумия у Чемпанкунджу! Согласившись на брак с Чемпанкунджу, могла ли она предполагать, что жизнь их сложится, как она теперь сложилась? Ее муж на пороге нищеты, разум его мутится… Ей очень его жалко, ведь он ее благодетель. И еще одно мучит Паппикунджу: она не в состоянии заработать хоть немного денег, что так хорошо умела делать Чакки. Ах, если бы и она научилась торговать рыбой, жить стало бы чуточку легче! Но как вдове валаккарана, родственнице арейена взять на голову мокрую корзину и пойти в восточную часть селения? Невозможно…

Паппикунджу — верная раба своего мужа. Она его любит. Чемпанкунджу прочно занял в ее сердце место покойного Канданкорана. Но ей самой — удалось ли занять в сердце Чемпанкунджу то место, которое до нее, ни с кем не разделяя, занимала Чакки? Что-то слишком часто стал вспоминать Чемпанкунджу свою первую жену, особенно в трудные минуты. Не пришлось бы и Паппикунджу вспомнить своего Канданкорана, попросить у него прощения…

На сердце у Паппикунджу вечная тревога. Как трудно сложилась ее жизнь! Иногда ей кажется, что всему виной она сама. Во времена Чакки Чемпанкунджу процветал, с нею же, с Паппикунджу, приближается к гибели. Чакки была женой рыбака, настоящей рыбачкой; Паппикунджу — жена валаккарана.

Лодки уже стали такими, что больше в море на них не выйдешь. Паппикунджу решает, что пора обратиться к Оусепху. Как-то после ужина, когда Чемпанкунджу сидел, погруженный в обычную теперь для него задумчивость, Паппикунджу спросила:

— Когда же ты примешься за починку лодок?

Чемпанкунджу поднял голову и посмотрел ей в лицо. Ничего не ответил. Она повторила свой вопрос настойчивее, почти сердито. Тогда он безучастно проговорил:

— Да, лодки надо починить…

— Не позвать ли Оусепха?

— Позови.

Оусепх тотчас же явился на зов. Может быть, он знал, что Чемпанкунджу обязательно к нему обратится? Никто на берегу не понимает лучше Чемпанкунджу, что это значит — занимать деньги у Оусепха, хотя до этого дня ему и не приходилось прибегать, к этому горькому средству. Не слишком ли опрометчиво согласился он на предложение Паппикунджу позвать Оусепха? Не следовало ли бы хорошенько поразмыслить, прежде чем на это идти? И что ему лодки? Кажется, он даже забыл, что они лежат на берегу и не могут выйти в море…

В былые времена здесь, в этом доме, Чемпанкунджу и Чакки по вечерам часто советовались между собой о разных делах. Камень за камнем складывали они основы своего жизненного благополучия. Они были предприимчивы, упорны — они были молоды! Они обдумывали и придумывали. Тускло светила керосиновая лампа. Тут же мирно спали их дети — девочка Карутамма, малютка Панджами, — и им не снились злые сны. А ныне Панджами во сне стонет и плачет, ее терзают кошмары.

Паппикунджу спросила:

— Скажи мне: что я должна сделать, чтобы хотя бы немного тебе помочь?

Он не ответил. Она продолжала:

— Я знаю: я тебе в тягость, ничего не умею делать. Но как же мне быть? Всю