Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Когда, наговорившись, сестры легли спать, заснула лишь Панджами; Карутамма заснуть не могла. Она лежала и прислушивалась к завываниям ветра. Весь день дул этот ветер с моря, не перестал и ночью. Странный ветер. Карутамме начинает казаться, что сквозь его вой до нее доносятся обрывки песни, которую пел когда-то Перикутти. Она вслушивается внимательнее. Она снова поглощена мыслью о Перикутти…

Ее муж сейчас в море. Совсем один. Подобно жене первого рыбака в незапамятной древности, она должна бы сейчас молиться богине моря, чтобы та сохранила ее мужа. Но Карутамма не молится: она думает о Перикутти.

Перикутти ее любит… И она любит его. Все это она знает с давних пор, но только сегодня у нее достает мужества не обманывать себя, принять правду, какой она есть. Ведь ей все равно не забыть Перикутти. Да теперь она и не хочет больше его забывать. Перикутти принадлежит ей, как и она принадлежит ему.

И душа ее приняла эту правду — главную правду всей ее жизни. Муки, терзавшие ее сердце, кончились. Она лежит, погруженная в полудремоту, губы шепчут его имя.

Она лежит и ждет. Она знает, что Перикутти должен прийти. Он придет и позовет ее. И она услышит его зов. Вот почему она не спит.

— Карутамма!

Карутамма вздрогнула, очнулась. Значит, она все же уснула! В самом ли деле кто-то произнес ее имя, или это ей только приснилось?

— Карутамма!

Нет, ей не приснилось! Кто-то действительно ее зовет. Это мог быть вернувшийся с лова муж. Ему уже как раз пора вернуться…

И в третий раз прозвучало:

— Карутамма!

— Кто меня зовет? — откликнулась она.

Если бы это вернулся Палани, он сказал бы, чтобы она открыла ему дверь. Он всегда так говорит, возвращаясь с ночного лова. И, несмотря на то, что никто ей не ответил, она встала, открыла дверь и вышла из хижины.

На нее сразу же налетел порыв яростного ветра: словно дуновение чьего-то большого гнева. Ярко светила луна. Ни души.

Она пошла к западной стене хижины — посмотреть оттуда на берег, вглядеться в озаренную лунным светом морскую даль…

У западной стены хижины стоял человек. Это был Перикутти.

Карутамма не испугалась, не вскрикнула.

Он медленно к ней подошел.

Она внимательно в него вгляделась. Не было больше молодого торговца — была всего лишь его тень.

Почему Карутамме не страшно, что он подошел к ней так близко? Разве не станет он сейчас смотреть на ее грудь, на ее бедра? Нет, этого ей нечего бояться. Святостью материнства предохранена ее грудь от нечестивых взглядов, прикосновением нежных губ младенца.

Ее муж сейчас в море… Смеет ли она в его отсутствие говорить наедине с посторонним мужчиной? Да, смеет! Она не смеет сделать другое: отказать в слове человеку, который отдал ей самого себя, обрек себя ради нее на гибель. Ему отказать она не может.

Некоторое время они стоят молча и смотрят один на другого. Карутамма знает, что этот погибший из-за нее человек ее любит и будет любить вечно. Чем бы он ни стал, где бы ни был, он всегда будет ее любить. Он все ей простит. Все от нее стерпит. Она может с ним сделать все, что захочет.

В эти несколько мгновений Карутамма забыла беды, печали, всю горечь жизни, какой она жила до сих пор. Счастье еще не утрачено. Она — обладательница огромного сокровища. Этого сокровища у нее никому не отнять. Любовь Перикутти — вот ее сокровище, счастье, жизнь! И человек, который ее всегда так любил и так любит, сейчас перед ней.

Он протягивает к ней руки… Она их не отстраняет, не отступает назад… Он прижимает ее к своей груди. Их лица сближаются. Он шепчет:

— Моя Карутамма!

— Твоя!

Перикутти спрашивает:

— Карутамма?

Забыв обо всем на свете, всецело отдавшись чувству счастья, она покорно откликается:

— Что?

— Кто я для тебя, Карутамма?

Она приникает к его губам долгим поцелуем и затем говорит:

— Кто ты для меня? Моя единственная любовь…

Далеко-далеко в море на крючок рыбака попалась акула. Очень большая акула. Еще никогда на всем побережье не удавалось ни одному рыбаку поймать такую большую акулу.

Едва проглотив крючок, чудовище бешено забило по воде хвостом. Фонтан брызг поднялся к небу. Потом акула рванулась вперед и поплыла. Она плыла по поверхности. Из ее пасти торчала туго натянутая леса.

Но что ему делать дальше? Натянуть потуже лесу и попробовать остановить добычу или же дать ей плыть, пока она не обессилеет? Надо решить скорее. Если крючок вонзится в горло глубоко, акуле все равно не уйти. И нечего ее останавливать: еще полная сил и разъяренная, она может ударами могучего хвоста опрокинуть, разбить в щепы его лодку. Дать ей плыть? Но тогда она поволочет его за собой далеко в море. А между тем берега и так уже давно не видно, и он даже не знает, в какой стороне находится земля.

Одна рука Палани крепко держит лесу, другая работает веслом. Рыбак обращает взор к ночному небу — хочет по звездам узнать направление. Но путеводной звезды он на небе не увидел: ее закрывали тучи.

Все дальше плывет лодка, увлекаемая обезумевшим от боли чудовищем. Все быстрее и быстрее! Легко рассекает нос лодки морскую гладь. Волн нет, море спокойно. Но страшен черный цвет этой притихшей, грозной воды.

Акула плывет и плывет, лодка мчится за нею. Сколько они уже проплыли? Когда конец этой бешеной гонке?

Палани охватывает ужас. Стуча зубами, он кричит своей добыче:

— Остановись! Не мчи меня во дворец богини моря!

Он изо всех сил натягивает лесу. И лодка сразу останавливается. Палани хрипло хохочет.

— Ха! Ха! Ха! Стой же, стой!..

Немного впереди в смертельной агонии билась в воде акула. Теперь Палани не сомневался, что он спасен. Он еще сильнее натянул лесу — акула взметнулась кверху и снова упала в воду.

Лодка перестала мчаться вперед, но теперь она вдруг начала кружиться на одном месте. Палани с ужасом видит, что попал в мощный подводный водоворот. Круг за кругом описывает его лодка, и каждый новый круг все уже и уже, все ближе лодка к гибельному горлу воронки, край которой где-то далеко внизу, может быть, на самом морском дне.

Палани не выпускает из рук ни лесы, ни весла. Снова смотрит он на небо. Теперь там не видно ни единой звезды: исчезли звезды за плотной черной завесой туч.

Палани оглядывается вокруг, но ничего не видит, кроме безграничной