В холоде и золоте. Ранние рассказы (1892-1901) - Леонид Николаевич Андреев

когда-то его репетитором, и хотя с тех пор прошло добрых двадцать лет, доктор продолжал быть почтительным и даже несколько боялся его, а тот не в шутку [иногда распекал его]. Антонина Павловна долго не понимала этого и кончила тем, что стала сама распекать Посконского.

Доктор уже внимательно поспел рассмотреть наклоненную голову друга и заметил, что в его черных и вьющихся волосах заметно прибавилось седины. Потом он с такою же внимательностью осмотрел кабинет и в сотый раз подивовался, как красиво сумел Посконский обставить комнату. Она носила несколько мрачный характер благодаря темным обоям, мебели черного дерева и строгой прямизне линий, и эту мрачность только немного искупали развешанные по стенам портреты русских писателей, главное место среди которых занимали Белинский, Добролюбов и Писарев. Лично Полозову больше нравилась приемная, светлая и веселая благодаря массе цветов, оригинальным картинам масляными красками, но Посконский говорил, что он ничего не понимает и что так надо: переходя из веселой приемной в мрачный кабинет, клиент проникается важностью совершаемого дела и доверием к деловитости адвоката. Но доктор знал, что Посконский шутит и что он искренне любит все красивое и сам даже играет на пианино, и играет так хорошо, что иногда хочется плакать, хотя сам черт никогда не поймет, о чем жалуются и тоскуют звуки. И это бывали смешные минуты, когда Посконский начинал экзаменовать растроганного ученика и тот врал напропалую, смеясь и извиняясь:

– Ведь ты же знаешь, голубчик, что я не по этой части. Поговори с женой – она вот понимает.

Антонина Павловна действительно понимала и живопись, и музыку, и хотя растрагивалась с большим трудом, всегда умела объяснить, что какой звук значит. Посконский все писал, и доктор не вытерпел.

– А воры сидели у тебя на этом кресле?

– А? Не понимаю, что ты говоришь.

– Воры, говорю я, сидели на этом кресле, на котором я сижу.

– Сидели. А теперь сидит осел, который мешает.

Полозов помолчал.

– А я ни разу не видал воров.

Посконский писал, и доктор, не получив ответа, продолжал:

– Вчера, впрочем, встретил одного. А до тех пор ни разу. И у меня ничего украдено не было. Сам я воровал, но только когда был маленький. Сахар воровал. А ты когда-нибудь воровал?

– Воровал.

– Вот как! Расскажи, пожалуйста, это очень интересно.

– Убирайся.

– Меня очень интересует вопрос, что такое кража?

– Если ты не отвяжешься, я выброшу тебя за дверь. Вот шкаф, а в шкафу книги. Возьми «Уложение» или Фойницкого. И успокойся.

Полозов улыбнулся угрозе выбросить его за дверь, так как в полтора раза был больше Посконского, и пошел к шкафу, где с трудом разыскал указанные книги. Усевшись с ногами на диван, он перелистал книги, отбросил «Уложение», но Фойницкого читал долго. Однако, когда книга была закрыта, лицо Полозова выражало неудовлетворенность.

– А больше у тебя ничего нет о краже?

– О краже нет. Есть о мошенничестве по русскому праву.

– А разве это не то, что кража?

Посконский свирепо посмотрел на доктора и, не отвечая, углубился в работу.

У доктора бывала зубная боль, и он испытывал тогда такое ощущение, что будто бы болят все зубы во рту. Но стоило прикоснуться к зубам, и сразу становилось ясно, что болит именно он один, а остальные только так отражают эту боль. То же произошло с ним и сегодня утром, когда он предложил себе вопрос о праве, на основании которого вор назвал его мерзавцем. Именно в этом месте болело, и болело так сильно, что боль отражалась на всем, даже на аппетите: доктор ел сегодня очень мало, но есть ему не хотелось. Нужно было пойти к дантисту, каким для него часто являлся Посконский, вырвать зуб, но дантист пишет и дает инструменты: рви сам. Может быть, в этих книгах и находился ответ на то, что тревожило доктора, но он сам не мог найти его.

– Но чего же мне, собственно, надо? – подумал доктор, растягиваясь на диване в своей обычной позе, бородой кверху. И ответ был такой: надо уничтожить боль, которая является при мысли, что он схватил вора и тот назвал его мерзавцем. Но откуда эта боль, да есть ли еще она? Может быть, что-нибудь такое же несуществующее, как постоянные опасения за счастье и чувство лжи? Доктор старается на минуту ничего не думать и прислушивается к тому, что происходит где-то у него в груди. Болевое ощущение реально и несомненно. И не в груди только, а и в голове. И даже физически гадко как-то: слегка как будто тошнит, во рту кисло.

– Может быть, желудок не в порядке? – думает доктор. Но нет, желудок в порядке; язык он смотрел еще днем – никаких признаков недомогания. Но как эта боль удивительно похожа на физическую: так бы и поднялся сейчас и принял чего-нибудь: хоть касторки, или компресс бы положил. И когда он вспомнит вора, боль из ноющей переходит в острую, и тогда особенно хочется сделать что-нибудь такое, что облегчило бы.

В книгах ничего нет. Тут говорится о том, какими признаками определяется кража, и что, помимо простой, бывает кража со взломом, грабеж и еще что-то. Все это Полозов уже знает, хотя не так точно, и ему хочется узнать совсем другое.

Но что?

Боль становится сильнее, но ничего не говорит о том, что нужно доктору. Не то хочется знать, хорошо или дурно красть, не то узнать, откуда берутся воры и правы ли те, кто их хватает, хотя бы сами воры называли их за это мерзавцами. Вор украл у женщины два рубля и за то он и вор, и негодяй. А доктор украл у него свободу – и он… Но почему же «украл» свободу. Разве он не имел право на это. А все-таки виноват во всем случай. Если бы Полозов не пожалел четвертака и поехал бы домой на извозчике, или если бы погода была дурная, он не встретил бы вора и не схватил <бы?> его. И этот бледный человек без шапки с таким белым телом гулял бы на свободе, быть может, ел бы что-нибудь вкусное, купленное на украденные деньги, или пил бы водку и был <бы?> весел. А теперь он в тюрьме, а доктор тут на диване хандрит – думает о воре.

– Удивительная вещь – случай, – сказал вслух Полозов, но Посконский не ответил.

И почему именно он, доктор, такой добрый и хороший человек, который старается быть со всеми ласковым и в эту минуту носит как раз вазочку для жены,