Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

За синим хребтом на горизонте вздымалась в небо скрытая дымкой гора Нойон. Я добрался до нее на двенадцатые сутки, поднялся на западную вершину. Сюда, видно, давно не ступала нога человека. Осел и почти рассыпался обон. Выцвели, оборвались разноцветные ленточки. Вершину сооружения придавило засохшее дерево.

Я разбил палатку на площадке перед обоном. Раньше здесь рассаживались ламы, читали молитвы, совершали жертвоприношения, затем сходились борцы. Вспомнив, что под скалой за обоном бьет ключ, я поспешил к нему, прихватив кружку и флягу. От сердца отлегло, когда увидел прозрачный, чистый ключ и понял, что жажда теперь не будет меня мучить. Выпил полную кружку. Приготовил суп из тушенки, поел. Почему-то вспотел. Оттого, видимо, что давно не ел мяса. Потом восстанавливал обон. Здесь, на этой вершине, я пробыл пять суток.

Гора Нойон — одна из самых высоких в стране. На вершине, куда я забрался, долго не проживешь. Она постоянно скрыта облаками. Сейчас полдень, а туман еще не рассеялся. Где-то поблизости должны быть пещеры. Где же они? О пещерах горы Нойон существует множество легенд. Но легенды легендами, а есть ли здесь пещеры на самом деле? Хоть бы одну найти. И Робинзон Крузо, заброшенный на необитаемый остров, да и тот лама, что скрывался в Гоби, спасая свою жизнь, прежде всего исследовали местность, искали крышу над головой. И я должен действовать так же. Взяв все самое необходимое, ружье, патроны и нож, я отправился на поиски. На южном склоне горы не было каменных осыпей, скалы поросли редким лесом.

Сначала я двинулся на запад от родника исследовать Борогинскую падь. Западная часть горы ничем не отличалась от южной. Спустился ниже. Склон зарос кустами черной смородины. И здесь давно не было людей, иначе они обязательно оставили бы следы — помяли, поломали бы ветки кустарника. Крупные черные ягоды так и просились в рот. Я не удержался, набрал целую кружку смородины. Да здесь не то что кружку, запросто можно было бы наполнить ведер десять. Много было и кислицы. Внезапно с высокого места я заметил в просвете между деревьями двух антилоп. О, человек — плотояднейший из хищников. Как только я увидел эту пару, во мне вспыхнуло неодолимое желание попробовать свежего мяса. Прячась за деревьями, подобрался ближе. Антилопы щипали траву, изредка прислушивались и прядали ушами. Бедняги, они не знали, что на них уже направлен холодный черный зрачок стального ствола. Я выстрелил. Одна антилопа упала, другая в несколько прыжков скрылась в чаще. Теплую еще печень убитого животного съел сырой. Остальное, смертельно усталый, еле дотащил до палатки: не хотелось бросать свой первый охотничий трофей на произвол судьбы.

Прошло несколько дней. Я чувствовал себя то хуже, то лучше… Домашние мои, скорее всего, уже обнаружили оставленное письмо. Что там сейчас поднялось?! Ищут — с ног сбились. С Дулмой, наверное, плохо. Мама человек сдержанный, но как она все это перенесет? Они же в отчаянии потеряли всякую надежду. Конечно, прошла неделя и что-либо предпринимать уже поздно. А мне надо подумать о себе. Прошлой ночью земля и деревья покрылись плотным инеем. Со дня на день сильно похолодает. Болезнь же моя, говорили, с приходом холодов обостряется. К тому же мясо скоро кончится. Теплой одежды у меня нет — думал ли я, что дотяну до холодов? А между тем с той поры, как ушел из дома, состояние мое если и хуже, то не на много. Уж месяц-то я еще протяну. Да и то сказать: не сидеть же мне в ожидании конца. Человек на жизнь уповает, а не на смерть. Но зимой и замерзнуть, и с голоду умереть можно. В холода животные спустятся с засыпанных снегом вершин. Да, подумать нужно обо многом.

В один из дней я поднялся на восточную вершину горы Нойон, откуда виден город Дзун-Хара. По дорогам на Хэлэхин-овор и Билуут-адаг мчались, поднимая пыль, машины. Начиналась жатва. На востоке, вдоль берега реки Хары проходит железная дорога. Видно, как движутся по ней поезда. Не так уж я далеко от людей. С востока порывом ветра донесло рокот трактора. В падях Баянголадагского и Мэхээртского перевалов косят сено. Куда ни глянешь, везде идет работа, подготовка к зиме. Даже пестрые бурундучки бегом тащат в норки зерно и ягоды, к зиме запасаются. «Все, кроме тебя, Дагва, деятельно стремятся к жизни». И я решительно поднялся, прервав размышления.

СМЕРТЬ ОПЯТЬ РЯДОМ

В горах Нойон и медведи, и рыси, и волки водятся. Углубись в лесную чащу — сплошь да рядом на хищника наткнешься. А вот оленя или антилопу встретить трудно. Оно и понятно, среди такой массы врагов уцелеть нелегко. У подножья горы водятся кабаны. Белок — видимо-невидимо. Есть лисы, корсаки, дикие кошки. Трое суток бродил я, не возвращаясь к палатке. Изголодался, устал. На обратном пути в теснине меж двух утесов наткнулся на пещеру. Небольшое углубление с широким входом. Приглядевшись, понял, что здесь бывали люди, жгли костер. Стены покрыты копотью. Однако следы давние. Воды поблизости нет. О том, чтобы приносить ее сюда из родника, нечего и думать. Скоро пойдет снег. До весны буду топить воду из снега, а там, если останусь жив, передвинусь с палаткой поближе к воде. Назавтра я перебрался в пещеру. Вход заделал буреломом и травой, из ивняка сделал дверь. Внутри соорудил деревянные нары, выстелил их толстым слоем мха. Сверху положил спальный мешок и лег опробовать свое ложе. Получилось удобно, кровать как кровать, даже с периной.

Голь на выдумки хитра: связал рукава у полиэтиленового плаща и принес воды. Хватит на целую неделю. И тут внезапно скрутил меня новый приступ. Болезнь словно подстерегала, когда я закончу свое благоустройство. Когда тебе хорошо, ни о чем и не помнишь, а тут, свалившись, я вспомнил, что уже давно не принимал никаких снадобий. Выпил. Пролежал ровно трое суток. Вот уж и сил не стало подняться. Сон не шел, а тело так и ломило. Долгая ноющая боль временами переходила в нестерпимо резкую, потом ненадолго отпускала… Видно, правду говорят, что больные, вроде меня, уходят из жизни в холодную пору года. Сейчас как раз время. Два месяца, как я покинул дом. Сейчас шум поутих, обо мне только дома и вспоминают. Дулма плачет, растравленная досужими слухами да выдумками.

Больно. Кажется, что угодно отдал бы, чтоб избавиться от этой муки.