Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

Допил лекарство и все отвары из трав, кроме бурьяновой настойки. Теперь выпил и ее. Через десять минут покрылся холодным потом, боль утихла, потянуло в сон. Проснулся только в полдень следующего дня.

Прислушался к себе — полегчало. Ну как не поверить, что бурьян-то волшебный. Последний месяц не пил я настойки из него — боялся, что привыкну и не смогу без нее засыпать. Сейчас решил пить, но только по вечерам.

Три вечера подряд засыпал как убитый, а на четвертый день поднялся — самочувствие нормальное. Зато снадобья осталось совсем мало, надо до снега еще насобирать.

Я собрал по пучку каждой травки, что мне встречалась, а их названия записал на бересте. Ну, не то чтобы названия — подлинных наименований я знал не более десятка. Нет, названия растениям я давал произвольно, по внешнему виду и цвету: ячий хвост, синий горошек и так далее. Природа удивительно богата. Я набрал около пятисот различных видов трав и цветов. Но золотистый бурьян как будто бы не рос на горе Нойон. Целая неделя прошла в безуспешных поисках. На восьмой день, потеряв терпение и надежду, я двинулся на то место ночевки, где чуть было не распростился с жизнью. Полдня искал и с трудом обнаружил на прежнем месте всего два кустика. Бережно выкопал их. Теперь можно было смелее смотреть в будущее.

Я вернулся к пещере и тотчас ощутил груз навалившихся новых забот. Натаскал к жилью хвороста и дров. А как прокормиться? Начало холодать, выпал первый снег. Уходя из дома с мыслью, что у меня больше шансов умереть, чем выжить, я совершил большую ошибку…

Спички кончались. Я попытался сделать огниво из напильника — не смог найти кремень. Попробую использовать белый кварц. Трут приготовил из высушенной гусиной лапчатки, щитовника и других растений. Покидая пещеру, засыпал угли золой, чтобы сохранить огонь. Трудно стало с одеждой. Настало время подумать и о запасах на зиму.

На самом гребне хребта стали появляться следы оленя и изюбра. Оставив хозяйство, я вышел на охоту. Животные бегут на восток от хребтов Боро и Бор. Видно, на западе охотников до черта. Вряд ли, конечно, кто-нибудь из них отважится преследовать оленя до самой вершины горы Нойон, но передвигаться я стал осторожней.

Однажды в теснине между двух склонов засек пасущееся стадо оленей. От дома близко, и я решил не упускать счастливой возможности, выбрал и свалил одного, потом другого. Больше сейчас не стоит. Как похолодает, завалю кабана-секача, и будет с меня. Осталось только настрелять волков и лис, нашить теплой одежды и пережить зиму…

На разделку и доставку к пещере двух оленьих туш ушло десять дней безостановочной работы. Чувствую себя неплохо, вес вроде бы не теряю, аппетит есть. Снова подался на охоту, чтоб запастись необходимым.

Как нарочно, волки исчезли. За неделю исходил ближайшие горы, а вернулся с одним волком и двумя лисами. Принялся выделывать шкуры. Робинзона Крузо я читал, о житии сэврэгинского ламы мне рассказывали, так что мало чего я не знал или не умел. Из оленьей шкуры я сшил сапоги не сапоги, бахилы не бахилы, но нечто такое, куда можно было засунуть ноги, чтобы не замерзли. Вернее даже сказать, не сшил, а пришнуровал части шкуры одну к другой. Зато из волчьей шкуры сшил такие чулки, что никто бы не отказался. Их я надевал вместе с обувью, у которой был лишь один-единственный недостаток. Сшитая из сырой оленьей шкуры и затем высохшая, она не позволяла садиться, если надеваешь ее стоя, и не давала встать, если обуваешься сидя. Из волчьей же шкуры смастерил душегрейку и надевал ее под плащ. Из лисьих вперемежку с волчьими кусков шкур соорудил шапку, которая могла служить и капюшоном. Вот только брюки никак не выходили. На все это шитво ушло больше месяца.

Стояла середина ноября. Я спустился к подножию горы, чтобы поохотиться на кабанов, запастись салом. Снега в лесу в иных местах намело по пояс. На голых плоских вершинах следов животных не было видно. А на свежем снегу темнели круглые ямки — следы рыси. Прошла недавно. Может забраться на дерево и прыгнуть сверху. Пошел осторожнее. Спустился еще ниже. Только вышел было на поляну, вижу — над узкой и неглубокой ложбинкой прыгает с одного края на другой небольшой волк. Я притаился и вскоре заметил на дне ложбины какого-то серого зверя, он лежал на спине, задрав кверху все четыре лапы. При каждом прыжке волка через ложбину этот зверь — я принял его за другого волка — сучил лапами, пытаясь дотянуться до брюха прыгуна. Видно, и волки порой играют, словно дворняги. «Но ты-то, серый разбойник, свое сейчас отыграешь», — подумал я и прицелился в того, что скакал над ложбиной. Опустил ствол и передвинулся на пару шагов, выбирая место, чтобы стрелять наверняка. Волк в это время бросился на лежащего в ложбине зверя. А через несколько мгновений, прекратив борьбу и вытянувшись во весь рост, он дергался в агонии. Оказавшись теперь над ним, все еще рвала ему брюхо рассвирепевшая рысь. Метким выстрелом я оборвал звериный рык, и в лесу стало по-прежнему тихо.

Так, совершенно неожиданно, одна пуля принесла мне двойную добычу — волка и рысь. День выдался удачный. Волк не побежал от рыси, — это я видел, — но вот кто на кого напал? Видно, кто опередил, тот и победил. Если бродить по лесам, и не такое увидишь.

Через несколько суток удалось подстрелить секача и, разделив на части, кое-как перетащить домой. Запасся и мясом, и салом. Соорудил таганок, он мне и очагом будет, и по вечерам вместо лампы послужит. На сале жарил оленину с диким луком, получалось — пальчики оближешь. Можно сказать, что это лучшее блюдо из всех, что я когда-либо готовил.

В зимние холода без нужды вылезать из тепла не станешь. Разве что понадобится подтащить дрова, набрать и растопить снег, погулять на свежем воздухе. Большую часть времени находишь себе дело на нарах. Да и бродить во время волчьих свадеб даже со скорострельной винтовкой небезопасно.

Лама, живший в горах Сэрвэ, ходил в одежде из шкур горного козла, а я, хозяин горы Нойон, стал носить волчью шкуру. Кое-как сшил себе и меховые штаны на казахский манер. Гляди-ка, заправским портным заделался.

Когда шить стало нечего, снова одолели мысли о доме, детях.

ДЛИННЫЕ ДНИ В БЕСКОНЕЧНЫХ ТРУДАХ

Метели и морозы крепко заперли меня в пещере. От безделья короткий зимний день тянется бесконечно. И рад бы чем-нибудь заняться, да нечем. Наточил перочинный нож, потом