Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

нарочным такое послание: «Пока будем живы, придется нам встречаться не раз. В жизни всякое бывает: и спиной повернешься порой, и дружбы станешь искать вдруг. Но все мы под Богом ходим - и да будут светлы дни наших встреч на этой земле. Вот и все, чего я желаю сказать».

На следующий день Кунанбай без большого шума попрощался со своими друзьями, родственниками, женами и детьми и отправился вслед за «чиноулыком» Черновым в далекий путь. С собой он взял в спутники только пятерых джигитов. Самым надежным из них был Мырзахан, с юных лет служивший Кунан-баю и настолько преданный ему, что готов был жизнь положить за него. Кунанбай во всем мог довериться Мырзахану.

Что ждет впереди гордого Кунанбая, никто не знал. Скинут ли его с должности или он устоит - никому не было ведомо. Одно было всем понятно - всесильный Кунанбай, который еще недавно творил суд и расправу по аулам, сегодня вынужден ехать в город не по своей воле.

Это радовало жигитеков, бокенши, котибаков, все они как долгожданный праздник встретили последовавшие дни. В общем шумном веселье, в скачках принимали участие не только задорная молодежь, но и старые батыры. Все три рода, сумевшие объединиться и дать отпор кунанбаевскому произволу, словно срослись и стали единым родом. «Назад больше ему не вернуться! Мы не позволим! Завалим жалобами начальство, задушим Кунанбая доносами! В пропасть свалим! Отомстим за Божея!»

И в самом деле, аксакалы и аткаминеры натащили новую груду доносов и приговоров, с нашлепанными печатями, и собирались вновь отправить Тусипа в город.

В самую эту ябедную круговерть, словно с неба, спустились к ним Байгулак с Каратаем. Долго им пришлось вразумлять захваченных бумажным безумием людей, чтобы они приостановили поток жалоб. С посланниками Иргизбая стал вести переговоры Байдалы, на него-то и направил весь поток своего красноречия премудрый Каратай.

- Мы не можем одобрить тебя, если ты готов не останавливаться ни перед чем. Мы приехали к вам как родственники, как посредники для обеих сторон. Кунанбаю за свою непримиримость сейчас приходится отвечать, он прижат к земле, и для тебя самое удобное время, чтобы все свое вернуть назад. За убытки, нанесенные Кунанбаем, возьми у него землей!

Три дня длились переговоры. Народ гудел, все обсуждали предложения Каратая. Наконец они были приняты.

Байдалы выставил такие требования: возвращение пятнадцати зимовок, которые захватил Кунанбай в течение десяти лет, одну за другой, хитростью и обманом или грубой силой; и каждый из четырех родов - Жигитек, Бокенши, Котибак и Тор-гай - получает несколько дополнительных пастбищ.

В результате земли достались сильным аткаминерам родов и их аулам. Байдалы, Байтас и Суюндик стали владельцами тех отторгнутых от кунанбаевских владений пастбищ и зимовок, которые он в течение многих лет собирал под себя по крупице, отнимая у многих других. Как говорится, «недуг многих - это то, чего нет у многих» - смертоубийственная тяжба родов То-быкты завершилась тем, что вожди этих родов заимели новые зимовки и новые пастбища. Остальной народ в других аулах тоже не остался без вознаграждения за участие в междоусобной войне - получили годовалых жеребят и убойный скот для зимней заготовки мяса, согыма, получили во временное пользование верховых лошадей, получили на откорм бычков и телок. А расплачивались всей этой живностью не только Ку-нанбай и его старейшины, - весь богатый род Иргизбай взял на себя издержки.

Враждующие стороны окончательно примирились через десять дней по отъезду Кунанбая. Поток жалоб в Каркаралин-ский дуан прекратился. Акимы родовитых аулов, получившие целые табуны и обширные пастбища, на радостях победы щедро раздаривали скот приближенным и своим родственникам. Жертвуя Создателю и духам предков, даровавшим им эту победу, владетели новых огромных стад днем и ночью кололи откормленных баранов. Многолюдные, шумные сборы, праздники со скачками, с состязаниями певцов, с девичьими игрищами не прекращались. Казалось, что после буйства набегов и кровопролитных сражений наступили дни всеобщего благоденствия.

Итак, прекратилась смута, кончились битвы, и народ возвратился к обычной спокойной жизни. От больших зимних стоянок, таких как Жидебай и Мусакул, кочевники двинулись вниз в долины, на свои осенние пастбища.

Аулы разбредались, устремляясь к своим привычным для осеннего уединения станам, и теперь людские гнездовья не тянуло, как на весенних джайлау или на зимовьях, собираться большими стойбищами, а разбредались они по просторной степи как можно дальше друг от друга. Ибо так было вольготнее пасти стада, не мешая друг другу, и скотина на осеннем степном разнотравье нагуливала жир намного лучше.

Все кунанбаевские аулы рассыпались по степи на значительное расстояние друг от друга. Самые обильные пастбища начинались за стоянкой Бауыр - бескрайние всхолмленные степные просторы.

В эту осень аул Зере не стал откочевывать далеко от зимовья. Всего тремя переходами добравшись до Есембая, приняли решение: «Осеннюю стрижку проведем на этом месте, чтобы потом быстро вернуться на зимник», - и аул отстал от остальных, уходивших торопливыми караванами все дальше в степь.

Нынешняя осень выдалась холодной, рано задули пронизывающие предзимние ветра, постоянно стояла пасмурная погода, несущая или тяжелые обложные дожди, или докучливую липкую водяную пыль. Эти ранние признаки зимы подсказывали - не нужно уходить далеко от зимовий, и Улжан, думая о старой свекрови и о детях, намеренно сократила путь осенней кочевки. Рядом с ее аулом остались три небольших аула из близких соседних родов.

После отъезда Кунанбая в округ Абай из своего аула никуда не выезжал. До него доходили слухи о шумных торжествах и веселье в Жигитек. Узнал он и о том, что пятнадцать зимовок, уступленных Иргизбаем, стали добычей хищных богатеев, главарей божеевского противостояния. Сразу следом пришли новые вести: главари эти не поделили миром уступленные им земли, между ними начались раздоры. Абая не удивили эти новости, он многое повидал за последний год, и мир взрослых, к которому он так тяготел еще совсем недавно, теперь вызывал в нем только недоверчивую усмешку. Если они и на самом деле поднялись за честь и достоинство Божея, то почему бы им не вспомнить и о собственной чести и своем достоинстве?

Раны, нанесенные их чести и достоинству, они залечивают, оказывается, зимниками и новыми пастбищами. И высокопарные слова: «Народ исходит плачем... Хребет перебили народу... Многострадальный народ.» - это все лживые, лицемерные слова. Оказалось, что как только вожди племен набили себе зоб, так весь этот великий шум сразу пошел на убыль, а потом и вовсе умолк.

Часто и подолгу размышляя над подобными вещами, Абай с горечью понял - особенно в эту осень смертоубийственных страстей,