Водяной - Константин Паули

Я не знал, как дальше поступить после «допроса», поэтому поступил логично — отправился на работу. Ну, то есть, я туда ещё не оформлен, но всё же. Надо сказать, что Баба Маша наверняка волновалась за меня, переживала, она же не знала как я там, а вдруг меня Светлана Изольдовна в кандалы и по этапу? И всё, лишиться она своей кадровой надежды. Да и не только в одной работе дело. Мне кажется, я по-человечески симпатичен Марии Антоновне, так что заставлять её волноваться было нехорошо.

Мир после допроса казался бледным и серым. Любой допрос априори портит настроение, так уж они устроены.

Но ничего, переживу.

Допросам в своих жизнях я подвергался не раз и ставки тогда были куда серьёзнее чем сейчас, поскольку в годы Войны как-то раненым попал в плен, бежал из концлагеря, едва не был расстрелян нашими партизанами, имел с их стороны самый пристрастный допрос, потом натерпелся от особиста части которой они меня передали, потом были допросы со стороны СМЕРШа (и они меня даже маленько побили, за что я не имел обид, времена такие, а причин не доверять вернувшимся из плена они имели довольно веские, немцы были отнюдь не дураки и забрасывали в нашу сторону диверсантов тысячами каждый месяц), потом я прошёл штрафбат и вернулся обратно в свою часть где наш особист Лёва допрашивал меня раз пятнадцать прежде чем, наконец, отстал.

Некоторые мероприятия очень выматывают, ослабляют, вытягивают силы. А тут ещё и погода не радует. Но ничего, сейчас продышусь и за работу.

Каждый звук, скрип ветки, далёкий лай собаки, гул ветра в проводах, отдавались в голове эхом, заставляя вздрагивать. Они отпустили меня, но оставили после себя ощущение липкой паутины, из которой невозможно выбраться до конца. Я шёл, пытаясь унять внутреннюю дрожь, напоминая себе, кто я.

Иногда очень важно не поддаться моменту и помнить, кто ты такой. Например, я — не совсем Вадим Купалов. Ну, то есть я — это он, он это я, однако в то же время я — это ещё и нечто гораздо более древнее и сильное, пусть и играю по правилам мира людей. Оно же почему двоедушник? Одна душа у меня человеческая.

Дверь на почту привычно скрипнула. Я непроизвольно поморщился. Надо бы смазать массивные петли.

Внутри, как и утром, пахло пылью, прелой бумагой и мышами.

Мария Антоновна сидела за своей стойкой-амбразурой, но сейчас она не выглядела как генерал на командном пункте. Она подняла на меня глаза, в которых плескалась неподдельная тревога. Увидев, что пришёл я, она улыбнулась, но улыбка вышла немного кривой, натянутой.

— Пришёл, кадровая надежда Колдухина, — выдохнула она, и в голосе её было облегчение. — Что у тебя там случилось, Вадик? Светка тебя на части не разорвала?

Я на секунду замер. Ну да, с точки зрения бабы Маши меня увела Светлана участковый, ни про каких мутных типов в костюмчиках она не знала. И тут важно было выбрать правильную легенду.

Рассказывать ей про людей в чёрном, про их странные вопросы и ещё более странное поведение, было бы верхом глупости. Во-первых, это родит у неё ещё больше вопросов. Или вообще не поверит. Во-вторых, если поверит, испугается и поднимет панику. В-третьих, я и сам не был уверен, кто они такие. Одни догадки. Вели они себя, как ФСБшники, но прямо так не сказали.

— Ну как… Поговорили, — я постарался изобразить на лице усталость и лёгкое раздражение, словно ничего особенного не произошло, просто меня отвлекли от важных почтальонских дел, не более того.

— Светка тебя допрашивала? — мягко надавила она, нуждаясь в конкретике.

Ну да, логичное объяснение для бабы Маши, а заодно и для местного информационного поля, поскольку баба Маша его ключевой участник, вроде блогера. А так, меня допросила «местная власть», понятная и предсказуемая.

— Да, — кивнул я, глядя куда-то в сторону, на пыльный календарь 2019 года. — Я же получается, что только вчера приехал, а тут эта стрельба на Озёрной улице. Вот она и спрашивала, что видел, что слышал, откуда сам, сколько лет, почему не в армии?

— А почему ты не в армии? Из-за наркотиков? — переключилась на эту «субтему» баба Маша.

— Да ё-маё! Мария Антоновна, я не наркоман! И в армии я уже отслужил.

— Получается, показался ей твой приезд подозрительным и всё?

— Ну да, отрабатывает версию, как говорится.

— А, ну да, ну да, — Мария Антоновна заметно расслабилась. Эта версия укладывалась в её картину мира. — Дело серьёзное, говорят, в машине той и гильзы нашли, и кровь. Или рядом. Или врут. Только ни трупов, ни раненых. Странная история. Кто бы ни приехали, эти кто-то испарились, будто и не было. Ладно, пока ты не сбежал со страху, вот тебе сумка, разноси почту. Ты теперь наш местный герой труда.

Она с грохотом водрузила на стойку огромную брезентовую сумку с выцветшей надписью «Почта России». Сумка видела, наверное, ещё Брежнева, но выглядела всё ещё прочно и внушительно.

— А есть карты? — спросил я, имея в виду навигацию.

— Только если игральные, Вадик, — хмыкнула она, роясь в кипе газет. — Хочешь в «дурака» перекинуться после работы?

— Нет, Мария Антоновна, я серьёзно. Я могу навигатор на телефоне запустить, конечно. Но мне бы бумажную, чтобы… адаптироваться побыстрее по местности. Профессию освоить, посёлок. Понять, где что?

Мария Антоновна посмотрела на меня так, будто я попросил у неё чертежи адронного коллайдера.

— Да ты что?! Нет у нас никакой карты, и не было никогда! Ты чего, с ума сошёл? Зачем нам карта, мы и так всё тут знаем? Вот эти письма и газеты, — она шлёпнула ладонью по тонкой пачке, — в тот край неси, на Озёрную. Эти — на Краснопартизанскую, тут рядом. А вот та пачка — в администрацию, Пал Семёныча наверняка нет, там Антонина, ей отдай лично в руки. Народу год от года всё меньше, почты, соответственно — тоже. Зачем тут карта?

Я не стал спорить. Логика жителей таких мест была для меня по-своему понятна. Их карта была в их головах, вычерченная десятилетиями одних и тех же маршрутов. Но я был здесь чужим. Мне нужно было видеть территорию, понимать её и даже чувствовать.

Я достал телефон и открыл спутниковую карту. Посёлок Колдухин — несколько кривых линий-улиц, зажатых между лесочком